Константин Лавроненко: Профессия актёра сродни профессии селекционера

Единственный в своем роде в России — так можно сказать о Константине Лавроненко, признанном победителем в номинации «За лучшую мужскую роль» на Каннском кинофестивале (фильм «Изгнание»). Единственный — потому что ни до него, ни после получить заветную награду престижного форума не удавалось ни одному актеру. Между тем триумфатору стукнуло на то время 46 лет. «Бациллой» лицедейства он был заражен с детства, активно занимался под чутким руководством Галины Жигуновой (матери актера Сергея Жигунова), которая руководила самодеятельным театром. Служил в армии припеваючи в буквальном смысле слова: попав в ансамбль песни и пляски Северо-Кавказского военного округа. Сначала пел, потом заменил ушедшего конферансье. Кинематографисты долго не замечали неулыбчивого, сосредоточенного актера, зато его пригрели лучшие театральные площадки Москвы: «Сатирикон», Ленком, «Творческие мастерские» («Мастерская Клима») и Новый европейский театр.

До главной кинороли было еще почти 20 лет. Начинающий режиссер Андрей Звягинцев заметил Лавроненко в одном из театральных спектаклей и пригласил актера в свой фильм «Возвращение». Картину ждал неожиданный и блистательный успех — главный приз Венецианского кинофестиваля «Золотой лев», прокат в 70 странах мира, благодаря чему Лавроненко обрел международную известность.

Константин, приехавший в Уфу с антрепризным спектаклем, и в жизни вполне соответствует имени — «постоянный», потому как производит впечатление того самого мужчины, за плечо которого не прочь спрятаться любая женщина, уверенно взирая оттуда на суетливый, беспокойный мир.

Королевский киноритуал

— Киноманы узнали режиссера Звягинцева да и, что греха таить, артиста Константина Лавроненко после триумфального выхода «Возвращения». Как человек, имеющий к нему непосредственное отношение, что вы можете сказать о феномене этого фильма, получившего «Золотого льва» Венецианского фестиваля, а точнее, пять призов форума?

— Никак не объясню. Не имея в виду конкретной ленты, «Возвращения» в том числе, я считаю, что успех фильма нельзя запланировать. Думаю, точно так же рисковали и Феллини, и Антониони. И мы тоже не задумывались над тем, что же у нас выйдет. Вообще, кино — рисковое занятие. И я не могу объяснить, почему в Африке, Восточной Азии, Латинской Америке, не упоминая уже о Европе, нам говорили: «Да это же про нас! Это наша история».

Более того, дебютантами в фильме были все, а не только Звягинцев и я: оператор, режиссер по звуку, художник.

С тех пор, когда меня спрашивают, а не пугает, что вас приглашает сниматься дебютант, я отвечаю: «Это не говорит ни о чем. И мэтры ошибаются».

— Ваши впечатления от Канн? Вы-то их впечатлили — единственный российский актер, ставший обладателем приза фестиваля за лучшую мужскую роль.

— Мы там все были в первый раз. Что сказать: грандиозно! Это, конечно, масштабный, очень зрелищный праздник, но не просто тусовка, а, как всякий фестиваль, мировой смотр, на котором определяют, какие тенденции преобладают в киноиндустрии в этом году, чем живет мир кино, и не только кино. Каждый день выходят аналитические статьи, журналы, происходят фотосессии, приезжают тысячи журналистов, в Каннах в это время все читают и смотрят, смотрят и читают.

Мы там как официальные лица были три дня, а потом нас выпустили на свободу — осмотреться. Так что первые три дня нас носило туда-сюда: интервью, радио, пресс-показы, обсуждения критиков — понимаешь только, что происходит что-то очень грандиозное, важное, и мы в этом участвуем. А конкурсный показ — это, как его точно назвал Андрей (Звягинцев — авт.), просто королевский ритуал. Первым выходит режиссер с актерами, за ними — «свита». Нас встречает директор фестиваля, мы оборачиваемся, фотографируемся, идем дальше, все повторяется снова. Доходим до президента форума — и все заново. Все это отработано, видимо, годами. А мы такие — на большом экране шествуем.

И, знаете, а пафоса-то в том никакого не чувствуется — все это существует десятилетиями.

Мой коллега Евстигнеев

— Вы снялись в своем первом фильме в 1984 году вместе с великим Евгением Евстигнеевым. Вы как-то говорили, что считаете его своим учителем. Почему?

— Можно считать учителем артиста, ни разу не пообщавшись с ним. Профессия актерская, собственно, в этом и заключается: все время учиться, все время наблюдать — за людьми, за коллегами. Заниматься селекцией: отбирать все самое лучшее, то, что в дальнейшем может дать ростки. В ней есть и элементы психоаналитики: когда играешь роль, люди тебе верят или не верят, смог ты их обмануть или не смог.

С Евстигнеевым я не только снимался, он преподавал у нас на курсе — не каждый день. Мне повезло: прежде всего, я учился у него жизненному опыту, потом уже перенимал профессиональные навыки. На съемочной площадке он никогда не вел себя с нами по принципу: «Ты ничего не понимаешь, я тебя сейчас научу». Он даже представлял нас как своих коллег — без насмешки. В принципе так и надо: нельзя на съемочной площадке кого-то любить, кого-то нет, кого-то учить. Посоветовать — это да. Более того, и самому поучиться у молодых коллег. Это взаимообменный процесс.

— Интереснее играть отрицательные или положительные персонажи?

— Я не люблю эти слова. Так определяют героев фильма для себя зрители, но в искусстве этих понятий нет. Это сразу плохо, это обедняет образ. А значит, неудачный вышел фильм или спектакль, ну, не неудачный, но однозначный. В жизни ведь никто не скажет: «Я плохой человек» да и «Я хороший» тоже — что-то с ним, значит, не так. В нас есть все. И даже самый закоренелый преступник в душе старается себя как-то оправдать. Я не имею в виду, конечно, какие-нибудь отклонения.

Мы же вовсе не документальное криминальное кино снимаем, в твоем персонаже всегда должна присутствовать загадка: искусство — это процесс познания человека или мира. Мы стараемся разгадать самих себя, всю жизнь стараемся, а уж что говорить про других людей, про персонажи, суть которых надо расшифровать на сцене. И чем они объемнее, сложнее, глубже, тем интереснее и актерам, и зрителям. И если нет этой загадки, этого скрытого смысла, если зрителю все ясно — все, можно дальше не смотреть.

Не надо бояться ошибок

— Вы играли герцога Бекингема в новых «Мушкетерах». Не мешал вам прекрасный герцог Кузнецова?

— Кино в любом случае — целый мир, и эти миры совершенно разные, поэтому сравнивать их нельзя. История одна, но режиссеры, снимавшие и тот, и тот фильм, делали их, думая каждый о своем.

— В одном из интервью вы сказали, что не боитесь принимать решения. Что вам придает такую уверенность?

— Сомневаться в правильности принятого решения, конечно, можно, но не надо бояться ошибок. Страх — нехорошее чувство, оно замыкает человека. Просто надо разобраться, почему ты боишься. Любая ошибка что-то тебе откроет. Какую-то следующую дверь. Как говорил мой учитель: «Нужно входить в зону неизвестности, там ты узнаешь о себе больше, чем здесь». А искусство и вовсе идет впереди жизни, потому актеру не надо бояться в неизвестность шагать.

— И вы никогда не пожалели о своих решениях?

— Нет. Жалеть глупо. Не путайте это с самоуверенностью: я делаю что хочу, и это правильно! Это как раз безумие. Сожалеть не стоит, потому что в этом случае ты сокрушаешься о своей жизни. А она — твоя, она одна у тебя, и не надо по ошибкам судить, что она не удалась.

Это не значит, что надо семь раз осторожно отмерить. Если ты решился на что-то, значит, тебе это нужно. И даже если десять человек говорят тебе — не надо, а ты нутром чувствуешь, что это твой путь, делай, не бойся. Я говорю о собственной жизни. Меняй работу, место проживания. Опять же мой учитель говорил: «Неудача дает тебе больше, чем удача». Удача — это хорошо, значит, все правильно. А неудача заставляет копаться в себе, анализировать, если ты нормальный человек. И вдруг ты что-то понимаешь для себя, про себя, что-то открываешь. И это так классно!

Рисуй для себя

— Вы играли на сцене прекрасных театров. В последнее время в основном востребованы в кино. У вас не было желания либо соединить в своей жизни эти два вида искусства, либо вернуться на сцену?

— Пока нет. Тот театр, в который меня зовут, мне пока неинтересен. Можно не возвращаться в театр двадцать лет, а потом сыграть что-то тронувшее душу — и зрителей. Пока в моей жизни много кино, и этого мне достаточно. Но если я вдруг пойму: вот же оно, я вернусь.

— Вы как-то сказали о том, что надо заниматься тем, что любишь. Ваша любовь к лицедейству бесконечна? Вас не тянуло заняться чем-то другим?

— В жизни приходится заниматься и тем, что хочется, и тем, чего не хочется. Жизнь же не состоит только из приятных моментов. Я не говорю о компромиссах. Просто идеальных ситуаций не бывает.

Я делаю в жизни то, что люблю, а не то, что меня заставляют. Но если разобрать жизнь по часам, понимаешь: ага, есть моменты, не очень-то приятные и любимые.

И я не отвлекаюсь ни на что другое. Был такой период, когда в актерской компании все писали какие-то рассказы, рисовали картины. Меня это так раздражало! Я не люблю дилетантства, не люблю всякие телевизионные передачи, в которых актеры катаются на коньках, боксируют. Зачем? Я не против того, чтобы попробовать, но не в таком формате: это значит, каждый может петь или рисовать, быть артистом. Да нет же! Это сложная работа, а не «я так вижу мир». Для себя — ради бога, но только не говори, что ты художник или поэт и тебя надо читать или устраивать выставку.