Флейта для Вселенной

Энергии Урала Идельбаева можно лишь удивляться, ведь только список спектаклей, к которым он написал музыку, уходит за горизонт. Минувшие два юбилея — 45-летие и 25-летие творческой жизни — стали для него поводом подвести черту под содеянным и распахнуть следующую дверь — в еще неизведанные дали музыкальной вселенной.

Концерт на острове

— Композиторами не рождаются, а как становятся?

— Есть семейная легенда, я ее подтвердить не могу — слишком маленький был. Когда мне было шесть месяцев, меня оставили на попечение папы. Я, видимо, не обрадовался и расплакался. Чтобы успокоить меня, он напел какую-то мелодию. Плач прекратился, я уставился ему в глаза и точь-в-точь мелодию воспроизвел. Тут он твердо решил: этот малыш должен стать музыкантом.

Имелись, конечно, как в каждой семье тогда, детские пластинки с очень хорошей музыкой. Я их слушал, и уже тогда мне казалось, что различаю звучание каждого инструмента.

Когда мне было уже года четыре, помню, к нам пришли гости. Мы, дети, играем в любимом месте — под столом. Посиделки становятся все веселее, но тут все затихли, и обнаружились мы. Не помню, кто, но кто-то сказал: «А вот Урал будет композитором». Я слова этого не понимал, но звучало красиво, возражать не стал. У меня тогда было маленькое фортепиано, игрушечное, но звучать могло. Вот на нем я и играл — революционные марши. Папа их мне подбирал.

— Похоже, у вашего папы слух был хороший.

— У нас дома висела мандолина, папа ее периодически снимал и играл на ней одну-единственную мелодию. Очень хорошо играл, кстати, от души.

Мама в хорошем настроении пела — две любимые бабушкины песни: «Галиябану» и «Идель». Она вообще творческий человек: журналист, поэтесса, почти 30 лет руководила журналом «Башкортостан кызы».

Я написал 15 песен на ее стихи — самые душевные, потому что стихи мамины.

— То есть вы так и шли, никуда не сворачивая, своей музыкальной тропой?

— Все, что можно было в Уфе закончить в смысле музыкального образования, я закончил. Сольфеджио в школе нам преподавал большой профессионал. Мы его обожали, в третьем классе уже сочиняли песенки. Из моего класса в городе осталась треть — остальные разлетелись по миру и очень востребованы. В институт поступил в класс Загира Исмагилова.

— Суров, говорят, был.

— Это, наверное, когда он ректором вуза был. А к нам он как к птенчикам относился, мы домой к нему приходили. Шутить любил. Помню, как рассказывал: «Пришел я к Дмитрию Шостаковичу домой, встречает жена и говорит: «Заходите, он пока работает». Я наблюдаю картину: один внук на одном колене, второй — на другом, и оба по роялю дубасят, а Шостакович поверх их голов что-то пишет».

— В 90-х годах вы были артистом группы «Аманат» при Башкирском телевидении, а потом работали в группе «Аҡйондоҙ». Пели, музыку сочиняли, играли?

— Я, мой брат и братья Алмас и Ильдар Гафаровы в 80-е годы очень сдружились как раз на почве увлечения музыкой. Мы решили создать группу.

Когда хотели построить АЭС под Нефтекамском, должны были все затопить, а перед тем шла всесторонняя проверка местности, археологическая в том числе. Братья учились на историческом факультете, и мы отправились вместе в археологическую экспедицию на остров. Взяв гитары, конечно. Вставали в четыре утра, пока солнце еще не всходило, к десяти заканчивали работу и были предоставлены сами себе: купались, рыбу ловили, а вечером у костра начинали играть. Оп — человек пять подтянулись и слушают. Мы играем, спорим, репетируем, а спиной чувствуем — один ряд уселся, второй набирается. На следующий день нас уже искать начали: а что, сегодня концерт будет?

Так на острове практически родилась наша группа «Аманат». Мы позвали еще Роберта Юлдашева и, отойдя от перепевов советской эстрады, решили взяться за песни на башкирском языке: современная аранжировка плюс курай. Этот симбиоз был уникален тогда. Несмотря на это, просуществовали мы недолго. Выживали тогда те, кто катался по деревням. У людей еще были деньги, на концерты они шли охотно.

У нас же элементарно не было продюсера, который этими вопросами занимался бы.
Роберт между тем познакомился с очень энергичным товарищем, и возникла идея создать группу «Аҡйондоҙ». К нам присоединился Азат Зиганшин, он же ныне директор Молодежного театра. Я занялся инструментами, привозил их в Уфу, где магазина, торговавшего ими, не было. К нам радостно приезжали из районов, потому что я рекламу давал на башкирском языке и на нем же внятно объяснял сотрудникам районных отделов культуры, что им, собственно, надо.

На чём играет Вселенная?

— Помните свое первое серьезное произведение, которым остались довольны?

— Я думаю, это как раз была работа по аранжировке песен, которые исполняли «Аманат» и «Аҡйондоҙ». И это серьезная работа. Обратите внимание, аранжировщики на дисках всегда указываются отдельным пунктом. Я слышал записи «Пинк Флойд», «Биттлз» в исполнении симфонического оркестра. Это огромный труд именно аранжировщиков.

А официально это были прелюдии для фортепиано, с которыми я поступал в институт искусств. Кстати, тут удачно сработал опыт, полученный в «Аманате», — прелюдии были написаны не в традиционной европейской манере, это были, можно сказать, поиски чего-то своего, народного. И, конечно, очень понравились Загиру Гариповичу.

Я запомнил две фразы, которые он любил повторять: «Работайте каждый день, друзья, и будьте ближе к народу». В студенческие годы я не очень это понимал. Сейчас только тем и занимаюсь.

Я нередко оцениваю свою музыку так: у меня самого в душе все должно перевернуться. Слеза пошла — значит, я нашел что-то интересное, и есть надежда, что слушателям понравится.

— Вы, наверное, знаете выражение: «Композитор — это флейта, на которой играет Вселенная». Ощущаете себя такой флейтой?

— Оттуда, сверху, конечно, что-то приходит. Есть некий вай-фай со звездами. Иногда через четыре-пять лет свою вещь слушаю и понять ничего не могу: это не я, ментальность не моя, гармонии не мои. Часто спрашивают: «Как ты сочиняешь?». Часть этого процесса всегда останется тайной, даже для самого композитора. Это как обратная сторона Луны. И именно эта тайна, наверное, и привлекательна в искусстве.

Но мы нередко ограничены сроками контракта и не можем ждать вдохновения месяцами. Мой учитель Рашит Зиганов говорил: «Композитор должен уметь писать мелодию к телефонной книге».

Так что я ощущаю себя скорее рыбаком. Встал в шесть утра — и за работу. А до 11-ти утра надо создать нечто такое, чтобы через десять лет не стыдно было. И ты садишься за рояль с черными и белыми клавишами, еще в прострации, еще заспанный. Но вот пошел первый звук… Говорят, для поэта главное — взять карандаш в руки.

Я написал музыку к 150 спектаклям. Когда идет работа над постановкой, уместно такое сравнение: режиссер — это капитан корабля, а мы все — боцманы, моряки. Разные мне капитаны попадались.

Линас Зайкаускас, который ставил у нас «Белый пароход», — мощный капитан, мы с ним до цели успешно доплыли. Абсолютно незнакомые люди в соцсетях не перестают задавать вопрос: «Где найти музыку к «Белому пароходу»? А нигде — на сцене играет живой оркестр, чего Линас и добивался.

— Слышала мнение, что вся великая музыка уже написана. Так ли это?

— Я думаю, конец мне будет как композитору, если я так буду думать. Всегда надо стремиться найти что-то новое и всегда надо, чтобы в сердце пылала страсть. Музыка — это Вселенная, и как Вселенная — бесконечна.

Был момент, когда сознание мое вообще перевернули. Я посмотрел документальный зарубежный фильм «Микрокосмос» — про насекомых. Это другой мир. Совсем. Другая, соответствующая ему музыка. И я понял: мы можем просто на мир смотреть, а можем — в увеличительное стекло. И музыку писать соответственно тому, что увидим.
Семь нот — это как семь цветов радуги. А цветов-то не семь… А сочетания, а оттенки?

Недавно я испытал еще одно потрясение — иначе и не назвать. Курай, этника — это сидит во мне глубоко. Я считаю, что любой композитор должен опираться на фольклор своего народа, и это будет всегда для него гарантией успеха.

Мы с кураистом Азатом Бикчуриным, немало трудов потратив, сделали концерт для курая с оркестром. Идея, сразу скажу, не наша. Азат случайно познакомился с очень сильным дирижером, польским музыкантом Гжехом Пиотровским. Он три раза вызывал Азата в Польшу, Азат играл с европейским оркестром. А поляк напросился приехать к нам и влюбил тут в себя всех музыкантов. И мы сыграли с ним этот концерт. Азат играл на курае Моцарта, Гальяно. В программе было 30 номеров, но едва прозвучала первая вещь, зрители уже кричали «браво!»

Так вот, этот поляк собирает лучших этномузыкантов по миру, соединяет их с любым оркестром, и получается уникальное по красоте звучание.

В марте мы этот концерт повторим с небольшими изменениями. Хотим сыграть тему из фильма «Однажды в Америке», приедет к нам еще норвежка, она поет узляу.

Кстати, считаю, в этнических инструментах заложена генетика народа. Многим из них — тысяча лет.

Наш оркестр — Национальный(!) симфонический, но 90 процентов репертуара — это классика. Музыканты очень хорошо играют, но в программах должно быть больше произведений башкирских композиторов. Именно этим они и могут удивить.

Разведка спектакль оценила

— На вашем счету по меньшей мере два мюзикла — «Кара-юрга» и «Аленький цветочек». Принято относиться к этому жанру как к легкому, однако композитор должен учитывать певческие данные артистов, то, что они будут активно двигаться. Как вам работалось над такими постановками?

— Я бы назвал их все-таки не мюзиклами, а музыкальными спектаклями. У мюзикла свои правила, в Европе, Америке на них собирают по миру лучших исполнителей, давая спектакли по многу лет и окупая их.

Конечно, приходилось приспосабливаться к артистам. Еще, кстати, было два спектакля в Орле: «Европа подождет!» по пьесе «Стакан воды» и водевиль «Жить и умереть на сцене!» по пьесе «Лев Гурыч Синичкин», которые мы ставили с Ильдаром Гилязевым.

Потрясающая вещь случилась на спектакле «Европа подождет!». Есть там в музыке одна фишка: цитата — когда в саундтрек вставляется что-то известное, не путайте с плагиатом. Идет сцена бала — страсти на пределе, и вдруг в одном месте звучит всем до боли знакомая мелодия из «Семнадцати мгновений весны», а в другом — из «Шерлока Холмса». Народ лежит.

Принимать спектакль приехали критики из Москвы, среди которых была известная в театральных кругах дама. Ей особенно понравилась фишка с цитатами. А потом директор театра рассказал: «Она была разведчицей, работала в аналитическом отделе. Попала в аварию, сломала ногу и вынуждена была сменить профессию. Потому ей так цитаты-то понравились».

— А как вы относитесь к электронной музыке?

— Я всегда был в теме и следил, какие новинки появляются на рынке музыкальных инструментов. Начиная с синтезаторов в 90-х годах. Мы с друзьями фактически первыми в Уфе стояли у истоков электронной музыки.

Технологии ушли далеко вперед. Музыка, созданная на компьютерах, все больше приближается к живому звучанию. Сейчас все происходит так: Филадельфийский оркестр сажают в студию, лучшие звукорежиссеры пишут звучание каждого инструмента, все это закладывается в программу. То есть, нажимая на клавиши синтезатора, я включаю ленту живого звука. Есть набор «Лучшие органы мира». Я могу наиграть мелодию, использовав записи знаменитых валторнистов, например. Хотя лучший «синтезатор» — это все же живой оркестр.

Досье

Урал Идельбаев — уроженец Сибая. Окончил Уфимский институт искусств (класс Рашита Зиганова и Загира Исмагилова). Начал творческий путь артистом музыкальных групп «Аманат» и «Аҡйондоҙ». С 2014 года — заведующий музыкальной частью Башдрамы. Руководил студией Стерлитамакского башдрамтеатра. Его мелодии окрашены национальным колоритом, одновременно в них присутствуют стилистические черты, присущие рок-музыке. Центральное место в искусстве композитора занимают вокальная музыка, музыка к драматическим спектаклям — их более 150, в том числе к постановкам по произведениям Мустая Карима, Туфана Миннуллина. Идельбаев — автор вокально-симфонического цикла на стихи башкирских поэтов, мюзикла «Аленький цветочек» по одноименной сказке С. Т. Аксакова, музыки более чем к 30 художественным, документальным и анимационным фильмам. Лауреат премии имени Ш. Бабича, заслуженный деятель искусств РБ.