Лица за кадром

Славный 1978-й — расцвет студенческих строительных отрядов и завязь российско-немецкой дружбы. ССО с интернациональным оттенком, конечно, не башкирское изобретение. В гости к уфимским студиозусам не ради одного отдыха на природе, а тяжелого, благодарного труда для приезжали даже болгары. Но это какое-то романтическое воспоминание, потому что все затмевается главными друзьями уфимских студентов 70 — 80-х годов прошлого века — студентами немецкими.

Сначала и надолго — из братской ГДР, а с момента падения Берлинской стены — из западной части объединенной Германии. Почему говорят, что дружбу нельзя передать словами?

Да потому что ее можно остановить на то «мгновенье, которое прекрасно».

Фотографированием увлекаются все. Чем проще техническая мысль, тем больше отряд обладателей фотоаппаратов. В конце восьмидесятых под Нефтекамском в интерлагере «Красная гвоздика», объединявшем строительные отряды пяти уфимских вузов, фотографов было трое — Эдуард Назиров, Сергей Глебов и Нарик Еникеев. И каждый день в многоголосном шумном лагере выходила стенгазета с натуральными оперативными фотографиями: тогда, говорят, это было не в тягость, даже в кайф — ручками делать снимки ночью, чтобы утром видеть их в газете! Наличествовала у них и фотолаборатория — теснейшая каморка со столиком, стулом и крохотным оконцем. Время черно-белое, о цифровой фотографии и не помышляли, вся фотохимия — своими руками.

— Это был целый ритуал — после рабочего дня или бессонной ночи. Как обычно — вскипятили воду для химреактивов и оставили ее остывать в тазике. Да и вышли-то на секунду, — Сергей Глебов безулыбочно рисует душераздирающую картину и только в конце мечтательно улыбается. — Вернулись разом, и — немая сцена. Пританцовывая и что-то напевая, над тазиком склонился Олег Криницын и бреется этой водой… Мы его тогда чуть не убили.

В стройотрядовском интерлагере Эдик Назиров успевал фотографировать так много, что непонятно, когда успевал работать. Невероятная круглолицая хохотушка из немецкого Галле Штеффи Келлер в ожидании машины с бетоном в мрачном и грязном цеху играла для себя… на метле, как на гитаре.

— Я не брал на пыльные работы камеру, а тут прям воскликнул: «О, дайте же мне фотоаппарат!» — и пальцами рисую рамку снимка… А Штеффи вдруг тихо говорит: «Найн!»

— Почему же найн, Штеффи?

— Ты столько фотографировал, но ни одного снимка не сделал… — Назиров смеется и выдает рассказ, как, задетый за живое, он всю ночь выбирал, проявлял и печатал, чтобы к утру получить двадцать отборных фотографий. — К утру вся кафельная плитка в умывальной комнате оказалась в небольших пробных отпечатках. Уже весь отряд знал, что снимки готовы, но немецкая студентка Келлер мужественно дождалась, пока я сам вручил ей конверт. Не то что наши!

— Что возьмешь со студентов — буквально вихрем налетали за фотографиями, даже негативы поперву забирали, это называлось совершить «цап-царап» (в смысле, вот так мне и поцарапали пленку), — бурчит Сергей Глебов. Впрочем, вполне благодушно.

До того, как в руки берется камера, — студент как студент, может быть, даже преподаватель. Когда указательный палец ложится на кнопку затвора — фотограф.

— Меня дважды упрекнули в стройотрядах, что я безжалостен, абстрагируюсь от происходящего, от жизненных проблем, — Эдик Назиров горячится так, что обычно невозмутимый Сергей Глебов выдает почти философскую тираду:

— Мне кажется, что если ты взял камеру и особенно если понимаешь, что именно снимаешь, то нужно запечатлевать увиденное несмотря ни на что. Ни разу со мной не случилась такая ситуация, чтобы я не смог снимать. Или попытался себя остановить. Но, конечно, этическая граница должна быть, но это — глубоко внутренние рамки.

Как-то Эдик Назиров фотографировал немецкую студентку: уставшая, она привалилась спиной к калитке. Рядом — тот самый штакетник, который она красила, и банка с краской, парами которой успела от души надышаться. На увлекшегося фотографа она взглянула жалобно, но ничего не сказала. Сразу подскочили «защитники»:

— Не видишь, что человеку плохо, а ты фотографируешь.

— Это невозможно было не снять, — до сих пор уверен Эдик. Фотографировал он и в самодеятельном походе студентов по Кызыл-яровским пещерам. И что-то отвечал на вопросы:

— А что, мы загибаться будем, а ты нас снимать?!

Теперь эти фотографии — настоящий «золотой фонд». Как и тот знаменитый кадр из стройотряда образца 1989 года. Уставший человек уронил голову на руки, и во всей его позе такой труд, такое время и печаль, что вправду: «невозможно не снимать».

— Это нечеловеческое ощущение — быть частью той жизни, которая течет именно здесь и сейчас. Возможно, если бы мы тогда были штатными фотографами, приехавшими к немецким студентам, работающим в русской грязи, то и фотографии получались бы бесчувственными. Так в том и дело, что мы сами были участниками действия, — Эдик Назиров обращается интонацией и глазами к Сергею Глебову, а тот согласно кивает. — Понятно, что нас отличала некоторая «наглость», но я с тех пор совершенно спокойно чувствовал себя на людях, поднимаясь на сцену, глядя через объектив в глаза оратору…

В любой коллекции увлеченного фотографа вы отыщете снимки, сделанные непонятно откуда и непонятно каким образом. Бывает, что он и сам потом объяснить не в силах, чем нажимал на кнопку и как глаз объектива оказался в фантастическом месте. Есть фотография, где Эдик Назиров бежит впереди студенческой колонны во время Недели действий, где он карабкается на фонарный столб и, зависнув, успевает сделать несколько снимков сверху? Такой нет, а вот снимок студенческой толпы сохранился.

— Когда наш стройотряд первый раз оказался в Германии, я повез с собой все ванночки для проявки пленок и печати фотографий, все растворы и бачки… Кто-то из наших даже потащил за рубеж фотоувеличитель монументальной советской конструкции. И там я понял, что зря это мы сделали. У таких же увлеченных студентов была и домашняя фотолаборатория, да и фототехника — наша, эсэсэсэровская, особенно «Зенитов» много, — Назиров и Глебов ни словом не попрекнули заслуженные фотоаппараты, прослужившие десятки лет поколениям студенческих фотографов. — Понятно, что продвинутые камеры вроде «Практики» для восточных немцев были малодоступны. Так что не верьте, когда говорят, что советская фототехника не могла конкурировать с европейской.

Снимали друзей, людей, улицы, парки и стадионы. Еще — казалось, что много особенного: одежда и поведение. Зона отчуждения вдоль пресловутой бетонной стены, рассекающей Берлин, как холодная бритва.

— Как-то с Бессоновым мы проходили вдоль Берлинской стены. Со стороны ГДР, естественно. Видим, какая-то пара спокойно прошла через КПП на ту, западную, сторону. Думаем, может, и нас пустят? Нет, не пустили. Идем дальше, остановились, беседуем, — до «диссидентства» Глебова, застрявшего в его воспоминаниях благодаря порче личного имущества, осталась одна фраза. — И вдруг голос: «Аусвайс, битте!» Подходит, в форме и с оружием. Тянет ручки, гад, к камере, отдавай, мол. Открыл фотоаппарат и засветил всю пленку. Как сейчас помню, что снимал я впервые увиденных раззявистых американцев в военной форме на восточной стороне.

Последний раз на башкирской земле объединенный интерлагерь «Дружба», куда съехались студенческие стройотряды почти всех институтов и университета Уфы вместе с иностранными студентами, собрался летом 1988 года. У костра мастер фотографии Сергей Глебов узнал от осваивающего чужеземное наречие Эдика Назирова, что говорит по-немецки. Из темноты леса донеслось уханье.

— Сова! — предположил Назиров

— Ой ли*?! — засомневался Глебов.

— Угу.**

Немой кадр. Остановилось мгновенье.

* сова (немецк.)
** филин (немецк.)

Обмен культурным кодом

Студенческое интердвижение в Башкирии буквально взлетело летом 1977 года. Месторасположением первого интерлагеря «Красная гвоздика», объединившего поначалу три вуза, стал город Туймазы. Студенты нескольких стран строили фарфоровый завод и завод автобетоновозов. Потом лагерь переехал на десять лет в Нефтекамск, который стали называть «родиной интердвижения»: радушный город охотно принимал бойцов интернациональных студенческих отрядов.

40 лет назад к интердвижению (отряды БГУ, УНИ и БГПИ) присоединился мединститут, последним в когорту интер-ССО добавился сельхозинститут. А в 1989-м все — имеется в виду общность студотрядов и единого лагеря — кончилось.

Можно сотнями перечислять имена выходцев из студенческого интердвижения, ставших известными специалистами и общественными персонами. Но достаточно сказать, что глава республики Радий Хабиров тоже был командиром отряда БГУ «Дружба».

Студенческие культурные обмены со взаимным посещением стран между Уфой и Галле возобновились с 2003 года и продолжались вплоть до начала пандемии коронавируса. Конечно, не ССО, но в части поддержания башкирско-немецкой студенческой дружбы лучше не придумать.