«Меня с детства учили держаться корней»

Говорят, тенор — это Италия, это голос любви. Бас — это Россия, голос суровых просторов. Говорят, что в Уфе после дебюта Федора Шаляпина в 1890 году басов, сотрясавших стены концертных залов, можно было по пальцам одной руки перечесть. Велика Русь, а басов все равно мало.

Поэтому для немеломанов, случайно пришедших в январе в филармонию послушать хор Кирилло-Мефодиевского храма, завершение концерта выступлением протодьякона Максима Коробицына стало полной неожиданностью. Казалось, потолок органного зала низок, пространства мало. Люстры жалко тряслись. Душа запросилась за город, в заснеженные поля, да с песней про незабвенного ямщика!

От Белого моря к Белой реке

Так состоялось знакомство с обладателем удивительного голоса, а через неделю Максим по приглашению журналистов пришел на интервью в редакцию «РБ». Ростом под потолок, в обычных джинсах и свитере, с дорогой, в прямом смысле слова, шестиструнной гитарой — с виду обычный бард. Спел перед оторопевшими журналистами три свои лирические песни под гитару. Но прекрасная половина редакции молитвенно упросила спеть еще две, уже а капелла, со всей басовой выкладкой. Кабинет главного редактора, как выяснилось, не место для баса, но зато он таким образом был освящен, и вся нечисть, на которую всегда заточены наши публикации, исчезла оттуда надолго.

— Вообще-то у меня не чистый бас, а бас-баритон, — уточнил Коробицын и перекинул мостик к своим корням. — Прапрадед Федор Коробицын и еще три семьи приехали в Башкирию из Кунгура в поисках лучшей жизни, а Кунгур, как известно, основали купцы из Архангельска. Так что моя родословная берет начало на Белом море. Эти три семьи заложили деревню Елевку в Благовещенском районе. Деревни уже нет, зато сохранилась соседняя, Седяш, откуда родом мои бабушка и отец. У прадеда Евтихия Федоровича было крепкое крестьянское хозяйство, о чем свидетельствовал крытый двор, и много детей. Дед Павел Евтихиевич обосновался в Уфе, стал известным в городе человеком — полковником милиции, основал систему вневедомственной охраны и долгие годы руководил ею.

Мысленное путешествие к берегам Белого моря доставляло собеседнику удовольствие, и оттого, наверное, его бас-баритон обрел мечтательную бархатистость. В генеалогическом древе любого человека зашифрована богатейшая информация, которой у нас до последнего времени мало кто интересовался. Максим сделал первую попытку отмотать клубок связей назад после смерти отца Александра Павловича Коробицына, которого многие уфимцы знают как режиссера Русского драмтеатра, поставившего два острых спектакля — «Дорогая Елена Сергеевна» и «Порок». Они поднимали темы детской жестокости, алкоголизма и других социальных пороков. Советская цензура не приняла концепцию постановок, поэтому режиссер вынужденно переехал в Магнитогорск, оставив семью в Уфе.

От кого Максим унаследовал голос? Ярко выраженных певческих талантов в роду он не припомнит. Говорят, обладал сильным голосом прадед. Ну и отец по настроению горланил песни сугубо для себя. Семья периодически меняла место жительства, когда у отца контракт с театрами заканчивался. Коробицыны родили Максима в Иванове, затем три года жили в Курске, четыре — в Астрахани. В этом городе черной икры и рыбалки запомнились занятия в музыкальной школе при консерватории по классу скрипки, которые перемежались дворовым футболом и чтением. Мама — библиотекарь, книг дома много. Максим уже в три года читал, на пятом — бегло. Поэтому к учебе в школе относился прохладно. Астрахань стала отправной точкой путешествия в музыку благодаря, как считает Максим, сильному преподавателю по скрипке Ларисе Ракаевне Алиевой, происходившей из черкесского дворянского рода. Задержись семья надолго в Астрахани, стал бы парень скрипачом. На гитаре, как и многие ребята, заиграл в Уфе, в 14 лет — для cебя. Сочинял песни, слушал бардов.

Шаляпин начинал в церковном хоре

Гены театральной семьи не давали покоя, поэтому в 88-й школе, где Максим учился несколько лет, был пионервожатым, он создал кукольный театр. Увлеченно шил и изготавливал кукол. Хотя трудно представить за таким занятием могучего парня, увлекавшегося и футболом, и единоборствами, и штангой. А в 64-й школе, которую окончил, занимался в театральной студии «Орфей». Максим чутко прислушивается к своей внутренней природе, и это, скорее всего, ведет его по жизни, оберегая. Например, когда ехал в маршрутном автобусе «КВЗ», увидел девушку. Решил: если она выйдет на той же остановке, что и он, то познакомится. Все совпало. Екатерина стала ему женой, сделала Максима, как он сам признается, счастливым отцом: сын Павел учится в училище искусств на эстрадно-джазовом отделении, дочь Ксения — в седьмом классе, увлекается живописью. Кстати, так же в автобусе «КВЗ» познакомились когда-то и родители Максима. Совпадение? Но когда они сопровождают по жизни, это уже не воля случая, а совершенно другая воля.

Или, например, на актерское отделение Уфимского института искусств поступил только потому, что набирал курс его кумир Павел Романович Мельниченко, хотя сам Максим мечтал учиться на режиссера.

— Пока я учился на актерском отделении, заразился вокалом, — вспоминает он и самокритично признается: — У меня не было такой природной сумасшедшей органики, как у великих актеров. Павел Романович был великим человеком, просто глыба, я лепил себя с него. Таких больше нет. А вокал вела легендарная Бану Валеева, она поставила меня к роялю. Пение — это вирус, это на всю жизнь. Пел я всегда. Даже когда мыл посуду, пел гостям, которых было всегда много. При академическом вокале весь твой организм работает по-другому, чем при обычном пении. Это кайф! У меня диапазон басовый, а тембр — баритоновый. Пока пою так. Со второго курса вокального отделения ушел в дьяконы — принял священнический сан. Когда учился «на вокале», Салават Ахметович Аскаров много рассказывал про знаменитого баса Максима Дормидонтовича Михайлова, который служил просто дьяконом в Уфе, потом в Омске, в Москве в Большом театре пел партию Ивана Сусанина, стал лауреатом Сталинской премии. Также по совету Салавата Ахметовича я стал петь в хоре Кирилло-Мефодиевского храма. Убедил он одним аргументом: все великие певцы вышли из церковных хоров: Шаляпин, Михайлов, Иван Козловский.

Протодьякон поёт фолк

— Когда мне поступило предложение от Владыки рукоположиться в дьяконы, я сразу же попросил благословения на то, чтобы совмещать служение с пением, — рассказывает Максим. — Такое благословение мне было дано. Пою песни, основанные на народных мелодических традициях, — так называемый фолк.

У Максима более сорока песен. Пишутся они, по его словам, тяжело. Последнюю вынашивал три года.

— Вообще-то не я их пишу, они падают как бы сами с неба, — замечает Коробицын.

В начале февраля он выступил с концертом перед прихожанами в небольшом здании Кирилло-Мефодиевского храма. Вход был свободный. Периодически настраивая гитару, Максим рассказывал историю появления каждой своей песни. Такие события в культурной жизни республики бывают редко. Подвижничеством отличаются вовсе не профессиональные актеры — на то и профессионалы, чтобы зарабатывать, а люди духовно окрыленные, которым доставляет удовольствие общаться со своими зрителями.

Искренность — главная сила поэта. Вот лишь одно песенное признание Максима: «Меня с детства учили держаться корней. Я держался течениям моды назло». По тому, как Коробицын предельно честен в каждой песне, он напоминает первого поэта ХХ века Владимира Высоцкого. Честность — это то, чего становится все меньше и меньше, как озона в атмосфере. И еще, Высоцкий никогда не пел ни на английском, ни на французском, хотя основания для этого были. Максим Коробицын поет только на русском. На мощном русском! И не басовый диапазон к тому обязывает, а врожденная искренность души. «Творчество не терпит компромиссов», — в этом признался мне не протодьякон Максим, а поэт и певец, получивший благословение на свое творчество.

Вспомните, каким бывает первый признак исцеления от гриппа? Правильно, раскрывается обоняние и появляются запахи жизни. Концерт Коробицына, когда «вход свободный» и мощный русский язык, открывает для нашего слуха и зрения, зараженных евробациллой, страну от Белого моря до Белой реки и Черного моря — заново.

Пока правительство разрабатывает антикризисный план, Коробицын уже поет свои антикризисные песни.