На паспарту начертано…

Среди загадочных личностей ХIХ века особое место занимает кавалерист-девица Надежда Дурова, чей 235-летний юбилей отметили осенью нынешнего года. Об этой удивительной женщине ходило много слухов, домыслов; долгое время даже не знали ее точный возраст. Существует несколько живописных портретов Надежды Андреевны начиная с ее 14-летнего возраста. Но мало кто знает, что на старости лет кавалерист-девица застала начало эпохи фотографии и заказала свой портрет в Елабуге (где она жила последние годы) в ателье господина Мышкина.

Даже в Елабуге не сохранилось ни одной фотографии Дуровой, а вот в Уфе ... Впрочем, по порядку.

Дедушкин сундук

Биография кавалерист-девицы с детства волновала мое воображение. Под впечатлением увиденного в 1962 году фильма «Гусарская баллада» я с особенным интересом прониклась исторической эпохой Наполеоновских войн, подвигами славных русских воинов, партизан. У меня было несколько художественных романов, посвященных войне 1812 года, мемуары известных военачальников, а также «Записки» Надежды Дуровой.

Всевозможные газетные и журнальные статьи о кавалерист-девице я вырезала и складывала в специальную папку. Однажды, а это было в 1977 или 1978 году, я разложила на столе материалы о Надежде Дуровой. Вдруг раздался стук в дверь, почтальон принесла маме пенсию. Женщина быстро отсчитала деньги и, уже уходя, бросила взгляд на статью с фотографией Надежды Андреевны. Там же была и фоторепродукция снимка кавалерист-девицы, где она была запечатлена в старости. «Ой, а я эту фотографию видела еще в 50-е годы, когда на квартире жила», — удивилась почтальонка и собралась уходить. У меня пропал дар речи. В статье портрет служил просто иллюстрацией к очерку, но никаких сведений о судьбе снимка автор публикации не сообщал. Я бросилась за почтальоном, объяснила ей причину моего любопытства и попросила прояснить ситуацию. Поскольку в тот день Ирине (так звали почтальона) было некогда, мы договорились встретиться в воскресенье у нее на квартире в одноэтажном доме на улице Пушкина.

Вот что я услышала. В 1956 году восемнадцатилетней девушкой Ирина приехала в Уфу. Снимала, как тогда говорили, угол в небольшом частном доме в районе нынешнего монумента Дружбы. Хозяйка, тетя Аня, жила со своей престарелой родственницей, тетей Варей, за которой нужно было ухаживать. С Ирины денег за проживание не брали, но она помогала по уходу за старушкой, занималась огородом, изредка привозила из своей деревни масло, сметану.

Как-то, разжигая печку, Ирине в руки попались старые письма, открытки, датированные двадцатыми-тридцатами годами. Девушка заинтересовалась старой корреспонденцией, начала читать, перебирая пожелтевшие от времени странички. Спросила, кто их писал? Хозяйка махнула рукой: «Это сослуживцы моего отца, родственники мужа, что-то от брата моего... А на чердаке в сундуке дедовские дневники, фотографии сохранились. Хочешь, так залезь, посмотри»

Ирина принесла охапку бумаг и конвертов, устроилась на диване. Тетя Варя и тетя Аня расположились рядом и комментировали семейные артефакты. Среди фотографий оказались снимки девятнадцатого века. Быть может, молодая квартирантка и не обратила бы внимания на портрет пожилого мужчины в сюртуке, но на обороте паспарту четким почерком было написано: «Александр Андреевич Александров (урожд. Надежда Андреевна Дурова). О героине Наполеоновских войн, первой русской женщине-офицере, прослужившей десять лет в армии, награжденной Георгиевским крестом, а впоследствии ставшей известной писательницей, творчеством которой восторгался Пушкин, Ирина тогда не слышала. Тетя Варя доковыляла до этажерки и принесла небольшую книжечку «Записки кавалерист-девицы Надежды Дуровой», выпущенную к столетию войны 1812 года.

Елабужские события

О том, как фотография кавалерист-девицы попала в Уфу, тетя Аня с уверенностью сказать не могла. Говорила, что ее муж и родственники родом из Елабуги, что были среди них купцы, лекари, священники. Ирина вспоминала также фотографии, на которых были изображены дородные бородачи, худенькие гимназистки, старушки в чепцах, с книгами в руках или с детьми, но их имена и фамилии девушка не запомнила.

Тетя Варя сама родом из Елабуги, поделилась рассказами отца. Он, будучи знакомым с Дуровой, которую, впрочем, называли исключительно мужским именем Александр Андреевич, лечил ее собаку Зевса. Собака крупная, охотничьей породы, с висячими ушами... Пес был очень старым, не мог гулять, а только лежал во дворе на солнышке. Дурова переживала ужасно, несколько дней провела рядом со своим умирающим четвероногим другом. А потом отец тети Вари помог увезти пса, отошедшего в лучший собачий мир, и захоронить в лесу. Но самое удивительное, что услышала от отца тогда еще совсем юная Варенька, это история про визитные карточки, увиденные им на столике в доме Надежды Андреевны.

Дело в том, что Дурова с детства очень любила собак, кошек, лошадей. Можно сказать, именно животные заменили ей семью, близких друзей, они составляли круг ее забот с тех пор, как женщина-офицер вышла в отставку и купила дом в Елабуге. (Единственный сын Дуровой от раннего брака служил в Петербурге чиновником низшего ранга и в Елабуге никогда не бывал). Соседские дети частенько подбрасывали под окна Надежды Андреевны больных котят или щенков, не сомневаясь в доброте хозяйки. И действительно, несчастных животных подбирали, мыли, кормили, лечили. Кто-то из подкидышей попадал к другим людям, а кто-то пожизненно оставался в гостеприимном доме кавалерист-девицы.

Так вот Зевс, проживший весьма долгую, по собачьим меркам, жизнь, был верным и самым любимым другом Дуровой. Собака постоянно сопровождала хозяйку в дальних прогулках, и даже в гости к знакомым кавалерист-девица являлась со своим хвостатым сопровождающим. Гостья проходила в дом, а Зевс оставался ждать во дворе или на крыльце. Елабужане знали Зевса «в лицо», знали о его преклонных годах, старческих хворях, и душевное состояние Надежды Андреевны все понимали.

Вскоре после похорон Зевса отец Вареньки с товарищем — местным охотником решили подарить Дуровой породистого щенка той же породы. Их не приняли, сказав, что «барин болен». Мужчины обратили внимание: на столике в коридоре лежало несколько визитных карточек с загнутым левым нижним углом, как это было принято делать, когда визитер приносил свои соболезнования. Осознав всю серьезность трагической ситуации, приятели больше не решились беспокоить «барина».

Другая фотография?

Где-то в середине 90-х годов прошлого века уфимский краевед, врач по профессии, В. А. Скачилов передал музею Аксакова фотографию Н. А. Дуровой. Встретившись с Владимиром Анатольевичем, я убедилась в том, что фотография такая же, как и в статье другого уфимского краеведа В. Диденко. Скачилов пояснил: фотографию он получил в дар от Лидии Владимировны Пупышевой, вдовы елабужского священника, которую лечил от воспаления легких. Историю этого портрета кавалерист-девицы Владимир Анатольевич не запомнил. По его мнению, Лидия Владимировна была примерно 1870 года рождения, а Дурова умерла в 1866 году. Вполне вероятно, что кто-то из родственников Пупышевой или родственников ее мужа имел какое-то отношение к знаменитой русской амазонке. Возможно, фотокарточка была передана кому-то «на память» уже после смерти Дуровой, ведь если бы Надежда Андреевна дарила свой портрет собственноручно, то скорее всего об этом говорила бы соответствующая надпись.

Известно, что в ХVIII — ХIХ веках в Уфе жили родственники кавалерист-девицы. Она сама несколько лет (1828 — 1835 гг.) жила в Уфе, о чем писал в своих «Записках уфимского старожила» генерал-майор М. М. Ребелинский. Логично предположить: часть личных вещей Дуровой после ее смерти была подарена уфимцам, быть может, кто-то из них присутствовал на ее похоронах в Елабуге. Кстати, фотографические карточки в ХIХ — начале ХХ века изготавливались дюжинами или по полдюжины, а при необходимости можно было заказать дополнительные экземпляры, ведь негативы хранились в ателье несколько лет.

Информация к размышлению

Этой осенью, приехав в Елабугу на юбилейную конференцию, я посетила недавно открывшийся музей Памяти Великой Отечественной войны. Мне хотелось узнать какие-либо сведения о елабужских Пупышевых. Каково же было мое удивление, когда директор музея нашла информацию «из донесения о безвозвратных потерях в Великой Отечественной войне» о Владимире Алексеевиче Пупышеве, погибшем в 1943 году на Украине. Молодой человек призывался на фронт из Уфы, его матери Анне Петровне Пупышевой в Уфу и пришла похоронка.

Почтальон Ирина, поведавшая мне историю из своей юности, уточнила, что сын тети Ани погиб на фронте, но его имя и фамилию женщина не запомнила. Прожив несколько месяцев в доме над Белой, Ирина вскоре вышла замуж, и ей дали от завода комнату. В конце 50-х годов супруги завербовались на стройки Москвы, а когда вернулись в начале 60-х, в доме тети Ани были другие хозяева.

Что стало с дедушкиным сундуком и его содержимым, можно только гадать… Как и о происхождении обеих фотографий у краеведов В. Скачилова и В. Диденко. Скачилов уверяет, что никогда никому не давал ее переснимать, а Диденко уже нет с нами.

Надежда Андреевна Дурова — штабс-ротмистр в отставке, писательница, которая много лет вела дневник, человек творчески одаренный, любила напустить туману, перемешивая события свой жизни, меняя даты, собственный возраст, сознательно искажая детали своей биографии... Вот и появление фотографии — единственного документального подтверждения существования феномена кавалерист-девицы, дает пищу для размышлений.

Что-то подсказывает мне: точку в этой «истории с фотографией» ставить рано. Поиски продолжаются.