Колдовская сила

Есть в деревне Гуровка Кушнаренковского района пара — Евгений Федорович и Нина Тимофеевна Кудрины. Когда Евгению Федоровичу было 77, взялся он строить дом, благо фундамент давно ждал своего часа. За два сезона поднял стены, настелил крышу, сделал окна, двери, крыльцо, устроил внизу прохладный хозблок. Клал кирпич, ползал с инструментом по крыше, обмазывал глиной печь — все один, вручную, в исключительных случаях призывая на помощь сына. И вот уже три года они с Ниной Тимофеевной постоянно тут — строят, сажают, растят цветы. В Уфу уезжают, когда землю уже совсем припорошит снегом, и возвращаются с первыми травинками.

Белогвардейский платок

Евгению Федоровичу сейчас 82, Нина Тимофеевна на девять лет младше. Не без гордости показывает очередное творение мужа: тот, по своему обыкновению, в одиночку, за две недели соорудил баньку. Немудреную, но жаркую, с фирменной печкой — баком, обложенным кирпичами, собственным, можно сказать, ноу-хау мастера. Печку осталось побелить, и баня будет хоть куда. Еще надо лестницу и крыльцо в доме переделать, чтобы подниматься было удобно, и газ провести, делится ближайшими планами хозяйка. В единственной жилой комнате у них все окна распахнуты настежь, под столом на разостланном покрывале сушится какая-то трава, шныряет туда-сюда лохматая кошка Васюлька, и никто из троих по городскому комфорту не скучает. На печи, может, и не так удобно готовить, зато дымящаяся отварная картошечка с салатом из толстопузого, только что с грядки помидора кажется прямо-таки царским блюдом. А малосольные огурчики? А спится как под стрекот цикад и короткий хриплый лай разбуженного пса с соседней улицы?

— Женя — тот до пятого класса жил на Украине, у него отец был управляющим крупным трестом, строил нефтепроводы по всей стране и семью за собой возил. А я хоть и родилась в Уфе, но корни у меня здесь, в Гуровке. Отец и мать оба из этой деревни, — рассказывает Нина Тимофеевна.

Мать ее, Марфа Федоровна Кулешова, застала еще гражданскую войну. Деревня тогда была большая, дворов на четыреста, Марфе, предпоследнему ребенку в семье, лет семь-восемь. Отец семейства Федор, уходя на фронт в Первую мировую, оставил дома жену с пятью детьми. На прощанье сказал: «Зачем тебе, Пелагея, пятеро-то, пусть уж самая маленькая умрет, а Марфа останется, помощницей тебе будет». Жена на него руками замахала — что ты, где четверо, там и пятый прокормится, но младшая из двух дочек, трехлетняя Катя, через несколько дней возьми и впрямь умри. Муж Федор тоже не вернулся: вместо него вскоре пришла похоронка. Гражданскую Пелагея встретила вдовой, а была при этом красавицей, многие засматривались.

— Мама рассказывала: деревню то красные займут, то белые, — продолжает Нина Тимофеевна. — Местные в их дела не вмешивались, им кто не обижает — тот и хорош. Отряд какой к деревне подходит, бабы сразу детей в подпол и смотрят, как военные себя ведут. Если нормально, без агрессии, — тогда выпускали.

Хотя нередко было, что в одной семье брат воюет против брата, отец против сына, симпатии деревенских чаще оказывались на стороне белогвардейцев. Красные вели себя беспардонно: врывались в любой дом, требовали зарезать скотину, брали все, что приглянулось, за сопротивление могли и пальнуть в хозяев. Были случаи, и убивали, и насильничали. Белые — те себе такого не позволяли, местных жителей не грабили, даже мата от них никто не слышал. И один офицер стал оказывать Пелагее знаки внимания. По-дворянски, с обхождением. Однажды пришел — возьми, говорит, платок от меня на память. Платок был по крестьянским понятиям невиданной красоты, а в деревне нищета беспросветная, надеть нечего.

Пелагея руки за спину убрала, назад отступила. Если, говорит, возьму твой платок, на всю деревню себя ославлю, будут болтать невесть что.

— А моя мама маленькая стоит рядом, дергает ее за подол: ну бери, ну бери же! На всю жизнь ей запомнилось: белый офицер на пороге, глаза влюбленные, и неприступная деревенская красавица. Так ведь и не взяла она платок! — смеется внучка Пелагеи.

Куда пропал заговорённый камень?

Какая засуха обрушилась нынче летом на республику, напоминать не надо. У Нины Тимофеевны и на эту тему есть история, опять же, из маминых воспоминаний.

— Считайте, с апреля и до середины июля ни одного хорошего дождика у нас здесь не было. Раньше в таких случаях деревенские собирались, в основном женщины и дети, брали с собой иконы и вместе то ли с батюшкой, то ли со старостой шли молиться о дожде к большому камню. Где-то он тут был совсем недалеко, и мама говорила: помолимся и не успеваем до дома дойти, как с неба уже капает. Мне кажется, я тоже этот камень видела: лежал такой огромный валун почти на дороге, непонятно откуда взявшийся. Но с тех пор уже лет 50 прошло, мы с Женей тогда только жить начинали, а сейчас его разве отыщешь?

С Евгением Федоровичем они уже 53 года вместе. Познакомились в лучших традициях советской классики: на заводе, где оба работали, во время ноябрьской демонстрации. Родовое гнездо в Гуровке к тому времени давно отошло в область преданий: дом продали еще в довоенные времена, перебрались в Уфу, и 17-летняя Нина, окончив восемь классов, пришла на агрегатный завод обмотчицей в цех. Спустя 45 лет отсюда же ушла на пенсию, но тогда до этого было еще далеко.

Денег в семье не хватало, поэтому днем девчонка работала, после смены бегала в вечернюю школу. Тогда-то ее и заприметил солидный кавалер Евгений Кудрин — был он заметно старше, носил галстук и имел должность инженера-испытателя авиадвигателей. Через три месяца после знакомства они поженились.

— Он всегда любил рыбалку, охоту, имел хорошее пятизарядное ружье, и мы стали ездить в эти места, — ведет свой рассказ дальше Нина Тимофеевна. — Природа тут богатая — леса, озера, грибы с ягодами, да и тянуло, что ли, сюда, хотя сама я здесь никогда не жила. Дети родились — сначала старшая, Таня, через 12 лет еще двое — и их с собой брали, они прямо в машине спали. Мы и с мамой приезжали, искали место, где был наш дом, но так и не нашли, тут уже все улицы поменялись.

Ближе к 1980-м на заводе стали давать садовые участки, как раз в нескольких километрах от Гуровки. Кудрины тоже взяли шесть соток, поставили небольшой домик, и спустя еще два-три года, объединившись с такими же ребятами-испытателями, получили под огороды землю уже непосредственно в самой деревне. Так Нина Кудрина вернулась на родину предков, рассказы о которой слышала, сколько себя помнит.

Не поверила похоронке

— Бабушка Пелагея была деревенской знахаркой — заговоры знала, травы разные, умела что-то пошептать, и болезнь отступала, — начинает она очередную историю. — Когда умирала, хотела передать моей маме какой-то предмет — не то шарик, не то ключ, чтобы, значит, дочь ее целительский дар унаследовала. Но мама не взяла, испугалась, тогда за такие дела можно было хорошо поплатиться. А я сейчас жалею: впустую пропал дар, а мог бы, думаю, и мне потом достаться.

Впрочем, что-то, похоже, все-таки перешло от Пелагеи следующим поколениям. У матери Нины Кудриной хорошо получалось заговаривать грыжу и ячмени, а сама она однажды случайно купила книгу с заговорами сибирской целительницы Натальи Степановой. Купила — и не смогла оторваться. Читает заговор по написанному, а слова будто из собственной души идут и, что интересно, срабатывают: на здоровье читала, на долгую жизнь, на благополучие. Потом книга как-то незаметно пропала, будто на отмеренный срок была ей дана.

Кто знаком с русскими народными сказками, наверняка встречал такое описание: огненный змей прилетает, во дворе искрами рассыпается и человеком в дом идет. Точь-в-точь такую историю хранят в родне Нины Тимофеевны как семейное предание. Бабушка Пелагея очень любила своего Федора и, когда получила похоронку, не поверила в его смерть, продолжала ждать. И вот стали соседи видеть огненного змея у нее во дворе, а старшие сыновья даже и спустя много лет утверждали, что не раз в дверях наталкивались на кого-то плечом, хотя глазами никого не видели. Спрашивали: «Мать, кто у тебя был?» — та молчит. После уж призналась, что к ней Федор ходит, в той самой рубашке, в какой она его проводила. Понятно, что хорошего от таких свиданий ждать не приходится. Отчитали вдову молитвами, черт — или кто это был — перестал являться. Правда, и Пелагея после этого долго не жила. В советское время про такую «лав стори» лучше было помалкивать, да и сейчас Нина Кудрина рассказывает ее не каждому — люди разные, могут и пальцем у виска покрутить. Кто его знает, как там было на самом деле, но в одно она верит всерьез — в силу молитвы. Уж на что, говорит, ее Кудрин закоренелый материалист, а и тот в последние годы начал склоняться к тому, что есть в жизни нечто эдакое, неподвластное никаким объяснениям.

А Евгений Федорович еще и в 75 лет продолжал заниматься своим испытательским делом, на пенсию ушел сравнительно недавно. Он до сих пор за рулем, при случае с машины пересаживается на мопед. Теперь у них в планах гараж, и можно не сомневаться, Кудрин-старший и его осилит. Нина Тимофеевна считает: самое главное — иметь желание, тогда все сделаешь. Раз построили дом — надо обустраиваться, жить дальше. А родная земля прибавит сил.

Кушнаренковский район.