Салават — житель мира детей

Он показывает мне станок, на котором будут делаться мультики. Станок напоминает большой стол с параллельными столешницами.

— На одном уровне персонажи, на другом — фон (небо, деревья), на третьем, допустим, травка, — поясняет режиссер. — Я же начинал как мультипликатор.

Кроме самых современных компьютеров с лицензионной программой видеомонтажа есть кинокамера с разрешением 6К. Вот, оказывается, какой техникой снимается кино. Мне всегда это было интересно...

Перед встречей я посмотрел его картину «История заблудшей овцы».

Видя мою заинтересованность, режиссер уточняет технические детали:

— Этот фильм я снимал на другую камеру, которую мне дали друзья совершенно бесплатно. Это глубоко верующие православные люди — Дима Дюжев и Виктор Пискунов…

Фильм глубоко христианский. Мне показалось, что во многом он является исповедальным для самого режиссера.

— Я принял православие после трагедии, когда умер мой близкий друг, — рассказывает режиссер. — Перед смертью он подарил мне крестик, хотя сам был мусульманином…

Он говорит о перипетиях своего пути к вере, и все это так искренне, как будто мы знакомы сто лет. Я отмечаю про себя, что не рискнул бы первому встречному так глубоко открывать душу. Это умеют делать лишь дети, которые еще не научились врать…

— Фильм о заблудшей овце — это часть большой картины, которую я задумал давно. Она называется «Воскресение». Это вечная тема Ромео и Джульетты.

— В чем их трагедия? — неожиданно спрашивает он, имея в виду главных героев пьесы Шекспира.

Вопрос озадачивает. Я молча смотрю на собеседника.

— Взрослый мир одичал и живет во грехе. И чистая любовь стала просто невозможной, поэтому они умирают… Меня когда-то поразил фильм Дзеффирелли «Ромео и Джульетта», и мне всегда хотелось спасти их… Хотелось, чтобы они продолжали жить.

Взрослый мир, по мнению режиссера, — это мир корысти, сребролюбия и небывалой жестокости. Ему противостоит мир детей. Причем дети — понятие невозрастное. Детский взгляд на мир — это постоянная радость познания истины. Стихийный и всегда творческий порыв в попытке вырваться из оков пошлой обыденности. Я успеваю понять, что сам Салават, несмотря на свои седины, активный житель мира детей.

Тут же вспоминаю одну из версий гибели Пушкина. Ее высказал один исследователь. Версия странная (если не сказать, страшная), даже мистическая. Никто, кроме Пушкина, не обладал таким божественным даром! Ему было тесно в этом мире.

Кто-то из современников сказал о нем: «Овцы стадятся, а львы ходят по одиночке».

Поэт сумел дожить до тридцати семи лет, и этот срок являлся определяющим. Неважно, как он ушел! Если бы его не убили на дуэли, он умер бы от чахотки или от апоплексического удара. Но он должен был умереть именно в этом возрасте! Это некий предел, до которого общество того времени готово было терпеть поэта. Свет чистого гения ослепляет мучительно.

В наши дни, по этой версии, Пушкин дожил бы от силы до пяти лет. Или он вообще не родился бы. Современный мир просто не заслуживает нового Пушкина, он не способен его воспринять.

Христос дожил до тридцати трех, и тогдашний мир фарисейства едва его выдержал…

Я отвлекся.

— Кто у вас Ромео и кто Джульетта, которых вы решили спасти? — спрашиваю режиссера, имея в виду сценарий фильма «Воскресение». Большая часть съемок предполагается в Белорецке.

Салават Вахитов с какой-то детской радостью рассказывает сюжет будущей картины.

Я слушаю и понимаю, насколько сложно мне будет передать эту историю. Во-первых, она преисполнена мистицизма, во-вторых… Впрочем, судите сами.

Глава Чикагской мафии отходит от дел и переезжает в Россию, в небольшой Южно-Уральский горный городок (Белорецк). Он даже не переезжает, а прячется здесь от итальянской Коза Ностры, которая охотится на него, желая отомстить за какие-то прошлые дела… Натурные съемки в Италии Салават уже выбрал. Вообще, он много путешествовал в поисках мест, где, по замыслу фильма, должно проистекать действо. Режиссер утверждает, что неожиданно находил уголки, тщательно и в подробностях описанные им в сценарии еще до его поездок. Например, в Париже он наткнулся на лавочку с растущим рядышком деревом и понял, что он уже здесь был: вот излучина Сены, а неподалеку собор Нотр-Дам-де-Пари… Эта картинка в точности совпадала с той, которую он видел в своем воображении!

— По Вернадскому, есть некое информационное поле, где хранятся прообразы, — увлеченно рассказывает он. — Мы просто их черпаем из этого хранилища…

А еще он побывал в Грузии и нашел горный монастырь. С него будет начинаться фильм. Монастырь он тоже в точности описал в своем сценарии задолго до его посещения.

Но вернемся к сюжету.

Итак, Коза Ностра охотится за бывшим американским мафиози. Вернее, за его внучкой, потому потеря ее для Роберта (так величают мафиози) будет самым мучительным для него испытанием. Внучку зовут Катей. У нее завязался роман с охранником Александром.

Вот они — современные Ромео и Джульетта, которых режиссер обязательно оставит в живых в конце фильма!

Александр старше Кати на 20 лет, он бывший спецназовец, прошел горячие точки. Именно он предлагает Роберту скрыться в Белорецке, потому что сам отсюда родом.

— В Белорецке Александр живет с мамой на самой окраине, и я уже выбрал натурные съемки.

Он показывает фото одного из районов Белорецка.

Ба! Да это же вроде Мокрая поляна, где люди живут в бараках.

Каков, однако, диапазон замысла: Париж, Италия и … Мокрая поляна!

Я смотрю на него и уже не прячу ернический блеск в глазах. Он, судя по всему, привык к такой реакции.

— Сверхидея проста: у каждого из нас есть свой ангел-хранитель.

Он поясняет, что в его будущем фильме ангел — это отдельный персонаж. Кстати, играть его будет Кирилл Казаков (сын Михаила Казакова).

Называет других персонажей: монах, профессор, мулла, нищий бродяга, рыбак в Венеции...

Он протягивает сюжетную линию, вторгаясь в подробности и характеры, и я перестаю что-либо понимать. Передо мною сидит взрослый человек, окончивший ВГИК и снявший несколько картин; он цитирует Плутарха и Исаака Сирина; он прекрасно владеет камерой и искусством монтажа. Но!

Я чувствую, как ему одиноко в этом мире. Он, как ребенок, который в поисках магазина игрушек, ошибочно заходит в пивнушку. Он теряется среди пьяных и равнодушных посетителей. С удивлением смотрит на красные лица. Звучит шансон, и он пытается перекричать хриплый голос, рвущийся из динамика. Плачет, но никто не обращает на него внимания с высоты своих пивных стоек.

…На дворе двадцать первый век, а он собрался спасать Ромео и Джульетту!

— Катя впадает в кому, ее душа посещает кинотеатр, где идет показ фильма о заблудшей овце, — вдохновенно продолжает Салават. — Я уже говорил, что это часть общего замысла.

— Кинотеатр какой? Наш, «Металлург»?

— Конечно! Семьдесят процентов всех съемок будут проходить в Белорецке.

— А какие еще известные актеры, кроме Кирилла Казакова, будут задействованы в фильме?

— Например, Мария Шукшина, на днях, кстати, звонил ей. Она будет играть маму Кати…

Я еще не теряю надежду постичь сюжет.

— Как складывается судьба Ромео? То есть Александра с Мокрой поляны?

— Киллер подходит близко к Кате, у него в руке пистолет с глушителем, а Саша бежит к ней изо всех сил! Он закрывает Катю от пуль.

И через паузу:

— Он погибает, так все думают, но затем чудесно оживает в морге...

Все! Мой диктофон нагревается от напряжения. Я уже, не стесняясь, говорю в лоб:

— Перед встречей почитал о вас в интернете. Знаете, как вас называют товарищи по цеху? Блаженный!

— Я даже счастлив от таких характеристик, — спокойно парирует он.

И тоже — в лоб:

— Что такое искусство?

Я молчу. Не хочу оскорблять его расхожими штампами.

— Это средство познания истины. И только для этого оно необходимо.

Он опять «включает» Вернадского, говоря, что все образы художник черпает из космоса. Любой автор, по этой логике, лишь проводник информации…

— А как же элемент тщеславия? — спрашиваю я. — Без него не обходится никакое творчество.

Я пытаюсь пояснить эту мысль: если все приходит извне, то как быть с тем щемящим и сладостным чувством, которое овладевает каждым автором, сотворившим что-то стоящее? Трудно признавать себя лишь проводником, когда в твою честь звучат литавры.

Начинается дискуссия. И я уже забываю, зачем пришел сюда.

— А чем будет заканчиваться фильм? — спрашиваю режиссера, чтобы вернуться к теме.

В Париже, говорит Салават, спасенные им Ромео и Джульетта счастливо присядут на ту самую лавочку, которую он изыскал возле Нотр-Дам-де-Пари.

Мы говорим о любимых картинах.

— Главный для меня фильм — это «Цвет граната» Параджанова, — рассказывает он. — А еще люблю «Аталанту» Жана Виго, люблю все фильмы Чарли Чаплина и всего Тарковского… Одним словом, я люблю авторские картины.

Делюсь с режиссером своими открытиями.

Я люблю Шукшина. Рассказываю, как мне видится главная идея «Калины красной». Главный герой — Егор Прокудин, вор-рецидивист, который ищет праздник в жизни. Это образ потерянной в историческом пространстве Руси. Егор с бритой тюремной головой мучается, стесняясь прийти к своей матери. Русь тоже чуждается своих истоков, в основе которых всегда была вера. Егор в бане облил Петро кипятком, потому что не понял его просьбу: «Дай ковшичек горячей…» Он не знал, что надо плескать на каменку! Русь забыла свою самобытность, свои традиции, свой уникальный жизненный уклад, вместо которого фольклорный суррогат, сарафанная фальшивость. Егор пытается изжить из себя блатной фарс, который прикипел к нему, как налет от чифиря к стенкам алюминиевой кружки. Русь тоже давно погрязла в блатном угаре. «Ты знаешь, кто у нас в городе смотрящий?» — спросил я как-то одного паренька. «Конечно!» — гордо ответил он. «А кто такой Аркадий Гайдар, памятник которому стоит на территории твоей школы?» Паренек пожал плечами…

Салават слушает с интересом. И я чувствую, что мне очень легко с ним.

Итак, он переехал в Белорецк, чтобы снимать фильм, и параллельно открыл киношколу. (С этим помог глава района Андрей Иванюта.) Оба начинания никак не мешают друг другу. Тем более что Ромео с Джульеттой могут подождать своего воскресения.

Спрашиваю его: почему для открытия киношколы он выбрал Белорецк? Он отвечает, что наш город уже имеет кинематографический опыт: здесь в свое время проходили съемки нескольких известных картин.

Спрашиваю о белорецком характере.

— Белоречане — интроверты, — отвечает он.

— В смысле своей угрюмости?

— Скорее, это не угрюмость, а практичность. А еще здесь много красивых женщин. Удивительно много!

Его огорчает другое:

— Представляете, дети совершенно не знали Тарковского! Они не знали Дзеффирелли, им совершенно не знакомы многие имена мирового кинематографа. Впрочем, это даже хорошо, — философски резюмирует он. — Они совершают открытия, и я вижу, как это их преображает.

Киношкола действует чуть более полугода, а ее воспитанники уже пишут сценарии и снимают фильмы. Это, не считая теоретической части, где дети смотрят хорошее кино, спорят, обсуждают…

Недавно мне попался коротенький фильм, снятый студийцами. Он длится лишь минуту. Знаете, я был слегка потрясен. Нет, не съемками, конечно, и не мастерством монтажа, а самой идеей. Вот линия сюжета: девочка играет на глухом пианино, которое уже давно не выдает звуки. Она слышит музыку в душе, и неважно, на какие клавиши она нажимает. Ее спрашивают: зачем ты это делаешь, ведь мелодию не слышно? Она отвечает: зато нет ошибок…

Каково?!

Сценарий написал его воспитанник Саша Щеглов. Фильм снимали всей студией — радостно и быстро. Вообще, в мире детей, по теории Салавата Вахитова, всегда царит радость. И главное, не растратить ее с годами. На мой взгляд, у режиссера это получилось: пусть он пока (ключевое слово) не снял мировой киношедевр, но зато остается жителем мира детей, где солнечные фантазии не омрачаются грустной реальностью, а надежды не рушатся под спудом наносных проблем.

— Почему появился Диснейленд? — спрашивает он.

Я уже привык к его неожиданным вопросам и просто жду дальнейшей развязки.

Он вдохновенно рассказывает, что американцы после съемок каждого фильма сохраняли декорации для парка развлечений.

— Давайте создадим в Белорецке свой Диснейленд! — возглашает он и смотрит на меня так, как смотрят дети, приглашая друг друга наряжать новогоднюю елку.

Увы, я из мира взрослых, поэтому грустно молчу.

— Только мы придумаем другое название нашему белорецкому Диснейленду! — продолжает он, не обращая внимания на мой молчаливый скепсис.

Я очень хочу съязвить: дескать, давайте откроем Диснейленд на… Мокрой поляне, где бараки с удобствами на улице. Но не решаюсь обидеть художника.

Ему и так несладко в мире взрослых.