Камиль ДАЯНОВ: Интуиция приведёт туда, куда нужно

Можно сколько угодно рассуждать о капризном характере культурной столицы, привечающей одних «понаехавших» и вышвыривающей других, однако факт остается фактом: выходцы из Башкирии успешно приживаются на вроде бы неласковой северной почве, не забывая, тем не менее, историческую родину.

Художники и скульпторы, писатели и музыканты — они приезжают сюда по разным причинам, но рано или поздно становятся истинными петербуржцами, ведь, как сказал один умный человек: «Петербуржец — не тот, кто здесь родился, а тот, кто родился здесь заново». Наш разговор — с одним из «родившихся здесь заново» — художником-технологом Мариинского театра Камилем ДАЯНОВЫМ.

Куда уходит творческое беспокойство

— Все дети — художники, но не у всех рисование становится призванием. Как получилось, что вы столь точно выбрали для себя этот путь и следуете ему?

— Это произошло естественно. Я действительно рисовал, как все дети: начал в пять-шесть лет, родители поддерживали мое увлечение, а лет в двенадцать оно переросло в любовь.

Думаю, в переходном возрасте большую роль играет еще и гормональный всплеск, чувствительность. Когда я брал в руки карандаш, прикасался им к листу, то испытывал ни с чем не сравнимые эмоции. Мама моя любила журнал «Крестьянка»: там были хорошие репродукции с рассказами о художниках и их картинах. Вообще, как-то так еще получилось, что в доме было много книг о художниках, их тоже собирала мама. В основном это были русские художники конца XIX и начала XX века, а также художники советского периода.

Мама моя — учитель начальных классов — видимо, для своих малышей все это и собирала, стараясь с малых лет привить воспитанникам любовь к прекрасному. Папа, кстати, тоже начинал как человек творческий. Он вообще-то по образованию биолог, но проработал в школе только пять лет. Понял, что это не совсем его. Заочно окончил музыкальную школу и ушел туда же преподавать. Затем стал работать в БАГСУ.

— Вы учились в гимназии имени Давлеткильдеева. Родители спокойно отпустили вас в Уфу из родных Кармаскалов?

— Я в Уфу попал в довольно зрелом возрасте, лет в тринадцать. Родители были не против. В гимназии учился у Джалиля Ахметовича Сулейманова, человека очень разностороннего, мне нравился его подход к преподаванию: быть может, его методика обучения не была классической, но Джалиль Ахметович как-то сразу видел индивидуальность и не подавлял ее. В гимназии проучился два года, но потом мне показалось, что слишком уж там комфортно, творческое беспокойство куда-то стало уходить.

Я уже был знаком с работами студентов Уфимского училища искусств и решил уйти туда учиться на художника-живописца. Попал к Рамилю Рафаэловичу Маглиеву — вот это была практически академическая школа. Нас ломали, но это было неплохо: художник должен изучить азы профессии, чтобы потом найти свой почерк и стиль.

Пять лет пролетели незаметно. Мы ездили на пленэры в деревню Старые Киешки: этюды, вечерние посиделки с гитарами, с песнями…

Сам себе художник, сам себе режиссёр

— Как вы оказались в Петербурге?

— Первые три года в училище искусств пролетели интересно, стремительно и плодотворно, но потом пришли сомнения: буду ли я этим заниматься всю жизнь? Я впал в какой-то ступор. И тут узнал, что ученики некоторых вузов могут по направлению учиться в Санкт-Петербурге. Туда я мечтал попасть лет с тринадцати, еще учась в гимназии. Из Петербурга приезжали студенты и очень вдохновенно рассказывали о красотах культурной столицы. Да и сам я подозревал, что здесь есть на что посмотреть.

Я прошел конкурс, приехал сюда и стал учиться в Театральной академии (ныне Российский институт сценических искусств) по специальности «художник-сценограф».

Это был несколько авантюрный с моей стороны ход. Думаю, иногда движешься, опираясь только на свою интуицию, — и приходишь туда, куда нужно. Я поехал сюда, плохо представляя себе, кто такой сценограф. Почитал. Ага, это художник, который работает с театральной средой. Причем в первый год решил, что надрываться в вузе не буду, поработаю лучше. Подрабатывал на декорациях, оформлении концертов, корпоративов. Чудом неплохо окончил первый курс, на втором решил жизнь свою не менять, но потом задумался, есть ли смысл моего здесь пребывания. И с головой ушел в учебу, увлекся: ведь как интересно — живописец видит свой проект в плоскости, а сценограф — как в 3D, объемно. Мы были не просто художниками, но и режиссерами, и это здорово!

— Вы учились у Владимира Фирера. Были у него свои преподавательские фишки?

— У меня два педагога было: Иван Анатольевич Гурин и Владимир Ильич Фирер. Они абсолютно разные, но взаимно дополняли друг друга. Иван Анатольевич — очень начитанный, эрудированный, знал биографии художников, их стилистику, прекрасно ориентировался в европейском искусстве, в преподавании ратовал за сохранение индивидуальности. Владимир Ильич — академист, приверженец минимализма и конструктивизма, большой мастер сценического костюма.

Выпускников, у него учившихся, признавали сразу: фиреровцы! А как он делал эскизы костюмов! Владимир Ильич предельно четко выражал свое видение, это были не просто почеркушки, как у многих художников, для которых эскизы — это наброски на коленке в кафешке. Работы Фирера часто становились настоящими произведениями искусства с отсылом к мастерам прошлого.

— Почему для дипломной работы вы взяли пьесу Леонида Андреева «Царь Голод»?

— Впервые пьеса была напечатана в 1908 году, как раз накануне страшных событий, когда общество кипело, бурлило, назревали революционные бури. Я читал Андреева и хорошо представлял, как это можно поставить на сцене, пьеса очень театральна, несмотря на тяжелое содержание. Кроме того, возникли параллели с нынешним состоянием общества, также расколотого и смятенного. Это был мой взгляд отсюда туда, на столетие назад.

Мариинка — это огромная театральная «фабрика»

— По-вашему, как должен работать сценограф: согласно замыслу режиссера, отталкиваясь от автора, литературной основы, собственного видения литературного материала?

— В идеале неплохо было бы найти себе режиссера, с которым установилось бы полное взаимопонимание, который давал бы возможность выразить то, что хочет художник. Обычно так не бывает. Я ведь немного занимался сценографией по окончании вуза, но, такого режиссера не найдя, решил это дело пока оставить. И ушел в Мариинский театр.

— «Ушел» — странно звучит. Многие хотели бы туда уйти! Как это случилось у вас?

— Моя работа художника-технолога, по сути, с творчеством мало связана. Цеха Мариинского театра можно смело сравнить с фабрикой. Это махина, где все выстроено и отлажено. Но при этом художника там слышат, слушают и дают возможность реализовать свою задумку.

У меня все было так: стояло лето, и я решил походить по театрам и поискать работу. Пошел в Александринку. Мне сказали: «Мы вас примем, но люди, которые кадрами занимаются, сейчас в отпуске». А я тогда жил рядом с Мариинским театром. Пришел и спросил: «Есть у вас свободная должность художника-сценографа?» Надо мной посмеялись: «Ну ты, парень, наивный!» — «А просто художника, на декорации? Ведь можно подучиться и расписывать большие полотна». — «Тоже нет». — «А что есть?» — «А три дня назад ушел художник-технолог слесарного цеха». — «Надо бы увидеть!»

Пришел в цех — там сварочные работы вовсю кипят, ну реально фабрика. Я подумал: «Ой, не мое!» Но внутренний голос сказал: «Останься!» Я и послушался.

— Так в чем же заключается ваша работа в Мариинке?

— У нас есть технологи, они общаются с художником-сценографом, выслушивают его пожелания и передают наработки в конструкторский отдел, где все это профессионально вычерчивается, высчитываются грузоподъемность, сопротивление металла, безопасность. А затем наступает наша очередь: я принимаю чертежи, высчитываю количество материала, заказываю его, слежу за изготовлением, отправляю затем все это в другие цеха, а также к живописцам, которые декорации расписывают. На сборку декораций приезжает художник. А мы участвуем в монтаже.

Песня на память

— В каком жанре живописи предпочитаете работать?

— Наверное, я все же больше график, и даже когда пишу картины, выходят именно графические работы. У меня нет обилия цвета в полотнах, рисунок более структурный, чем живописный. Последние года три-четыре работаю практически только карандашом и рисую на компьютере. Но иногда мне снятся сны, что я пишу этюды — это неспроста, надо бы, думаю, заняться маслом. Конечно, тем, кто придумал цифровую живопись, надо памятник поставить — есть-таки ощущение, что ты рисуешь вживую, но ни одна выполненная таким образом работа с рисунком карандашом или кистью не сравнится. Реальную живопись цифровой не заменить.

Хотя мне рассказывали, что есть художники, молодые в основном, которые и на природу выходят с планшетом. Вроде такой же процесс творчества, и не так это просто, и тоже ищешь, пробуешь, но в какой-то момент все эти пиксельные дела начинают жутко раздражать… А распечатаешь — красиво. Сторонний наблюдатель, кстати, нипочем такие работы не отличит от живописных. Лет пять-шесть назад я и сам мечтал о планшете, сейчас рисую на нем и думаю: «Эх, лучше б маслом!» Не угодишь человеку!

А ведь разница, в общем-то, только в тактильных ощущениях. Я-то как художник могу различить такие работы: сам инструментарий — кисть или планшет — создает энергетику и диктует стиль создания полотна.

— Однако, как выяснилось, не только живопись ваше призвание. Расскажите, пожалуйста, о вашем канале на ютьюбе.

— Папа у меня гитарист и художественный руководитель нашего ютьюб-проекта, в детстве он научил меня играть на гитаре, на уровне аккордов, правда. Поем мы с ним вместе уже несколько лет, папа с годами увлекся башкирской и татарской эстрадой, находит песню, которая ему нравится и создает аранжировку. Я немного обрабатываю записанную песню в специальной программе для создания видеороликов. В итоге раз в полгода мы записываем одну-две композиции.

Канал завели из любопытства и чтобы песни остались на память себе и друзьям. В этом тоже есть элемент творчества, я монтирую клипы с большим удовольствием.

Безупречный Камиль

— Небольшой блиц. Имя Камиль — арабское и означает «совершенный, идеальный, безупречный человек».

— Я об этом узнал лет в пятнадцать. Меня так назвали по предложению деда, но в раннем детстве мне хотелось иметь имя Эмиль, так как я был тогда большим поклонником сериала «Эмиль из Леннеберге».

— Камиль отличается дисциплинированностью и целеустремленностью...

— Есть такое. В театре без этого никак: ты должен быть верным, дисциплинированным его солдатом. В цехах все поэтапно, и ты — звено единой цепи, если звено подведет, вся цепь распадется.

— …увлекается спортом и кулинарией...

— Люблю готовить. Плов у меня неплохо получается, предпочитаю восточную, индийскую кухню. В кулинарии тоже есть элемент творчества — работаешь со вкусом, экспериментируешь.

— …родившийся зимой — задиристый, нетерпеливый, но добрый.

— Мне кажется, если бы мои внутренние ощущения транслировались на табло, со мной перестали бы общаться. В человеке сплетено множество эмоций, я прорабатываю негативные чувства, вижу и понимаю, почему я раздражен и что другие в этом не виноваты. В таком случае мне помогают спорт, творчество и дыхательные гимнастики. Важно не нести негатив домой, оставить его за порогом.

— А вы чувствуете себя петербуржцем?

— Наверное, да. Но не полностью. Мне все здесь близко, однако все же ощущаю себя иногда гостем. Дома я в Башкирии, но не в Уфе, а в Кармаскалах.