Все новости
Культура
22 Сентября 2021, 13:15

Константин Китанин: На сцене «белых ниток» быть не должно

По специальности — учитель истории, по жизни и любви — артист

Константин Китанин: На сцене «белых ниток» быть не должно
Константин Китанин: На сцене «белых ниток» быть не должно

Константина Китанина, появившегося на свет в Стерлитамаке, пожалуй, можно назвать уникумом. Педагог по образованию, безраздельно преданный театру и музыке, он дебютировал в ставшей сенсацией уфимской постановке мюзикла Кима Брейтбурга «Голубая камея», причем в роли графа Орлова.

Но на лаврах не почивал, а отправился покорять Северную столицу. И продолжает это делать с неизменным успехом. Константина хорошо знают и любят завсегдатаи «Мюзик-холла», Театра музыкальной комедии, Театра Эстрады имени А. Райкина. И не только знают, но и ходят специально «на Китанина».

Менять жизнь никогда не поздно

— Насколько я знаю, Константин, у вас за плечами — педагогический институт, хотя, скажем, работа учителя чем-то, несомненно, сродни работе артиста.

— Я, между прочим, окончил его с красным дипломом. Выбора тогда особого в родном городе не было: либо нефтяной, либо педагогический. Да и туда попасть было непросто: время тяжелое, все как-то хотели иметь в запасе диплом о «вышке». Уезжать куда-то я был не готов. Учителем истории не работал ни дня — сразу уехал в Уфу, поступил в Уфимскую академию искусств. Выбрал академический вокал, но быстро понял, что это не мое. Я свои возможности, в том числе голосовые, всегда оценивал трезво. Как и сейчас. Ушел, но, возможно, зря. В принципе, могло получиться что-то путное при удачных обстоятельствах. Удача — это вообще характерный элемент актерской карьеры.

А в 2009 году я уехал в Петербург. Почти на «ноль». Уехал, потому что взяли в проект с неизвестной (и, как оказалось, увы, очень короткой) судьбой в театр «Мюзик-холл», с которым я до сих очень плотно работаю. До этого на родине чем только не занимался: и рекламой, и журналистикой, и продажами, и полиграфией. Я к чему все это говорю — чтобы люди даже, ну, скажем так, неюношеского возраста понимали, что никогда не поздно резко поменять свою жизнь и хотя бы «куснуть» мечту. Доучиваться на артиста мне вот пришлось, правда, уже в Петербурге.

— Петь вы когда начали: на табуреточку ставили в юном возрасте перед Дедом Морозом?

— На табуреточку не ставили. Но пел я всегда. Помню, у нас постоянно было включено на кухне радио. Моим личным открытием стала тогда замечательная певица Марина Капуро. Недавно я ее встретил в гримерке, но говорить ей, что она — часть моего детства, я по понятным причинам постеснялся. А увидеть кумира было приятно.

Вот я потихоньку и начал копировать ее манеру исполнения. У меня был высокий альт лет в восемь. Я хотел петь, как Магомаев, но, увы, не мог. В хоре пел. Потом продолжил петь и играть в самодеятельном театре педвуза.

— Страшное для мальчиков время ломки голоса как пережили?

— Когда пошла ломка, я просто перестал петь. Для меня тогда это ушло на второй план. У нас в школе была замечательная, старой закалки учительница литературы и русского языка Мария Павловна. Она организовала школьный театр, что было в то время просто абсурдом: 90-е годы, дети никому не нужны, преподаватели после работы продавали чулки на рынке. А тут театр — невероятное что-то, очумелое. Причем в старших классах там играли уже не только для детей: например, ставили спектакли по Агате Кристи или Чехову. Мне кажется, Мария Павловна понимала, что культура — это главное в формировании личности, что именно культура с большей долей вероятности воспитает именно человека, а не фарцовщика с финкой в кармане.

И вдруг оказалось, что у меня практически не было свободного времени, но при этом я занимался тем, что любил. Пел, рисовал, играл в шахматы. Никто ни к чему меня не принуждал. Правда, «музыкалка» прошла мимо меня, о чем я сейчас жалею и добираю то, чему не успел научиться тогда.

«Чикаго» петь не рекомендуется

— Как вы попали в Русский драмтеатр Уфы, да еще на главную мужскую роль — графа Орлова в мюзикле «Голубая камея»?

— Я просто листал интернет и увидел объявление о кастинге. К тому времени я уже увлекался мюзиклами и знал немного об этом жанре. Подготовился, пришел, познакомился с четой Брейтбургов. Без лишней скромности — как-то почувствовалось, что понравился. Пел арию Тони из «Вестсайдской истории». Валерия Вячеславовна Брейтбург потом мне рассказывала, что впечатление было несколько непонятное: приходит странный лысый парень, поет арию романтичного влюбленного. На кастинге забавная ситуация сложилась с девочками. К тому времени на экраны вышел фильм «Чикаго», и каждая вторая участница заходила в зал, принимая сексуальную позу, и с томным взглядом запевала: «Хэй, давай затянем город в плен». По-моему, на второй день даже вывесили объявление: «Песня «All that the jazz» из мюзикла «Чикаго» к исполнению категорически не рекомендована».

Думаю, что я удивил их своим репертуаром: тогда «Вестсайдская история» была уже раритетом, классикой. Мне ответили быстро. Ну, думаю, дадут какую-нибудь ролюшечку, и я успокоюсь. И был очень удивлен предложением сыграть графа Орлова — фактура-то совсем не та! Тем более на пару со мной был занят двухметровый красавец Руслан Воротников, и у меня во время репетиций было странное ощущение, что я у кого-то ворую роль.

— Орлов — заметная фигура в российской истории. Вы как-то готовились к этой роли?

— Я вообще тогда особо ничего не умел. Все по наитию. Я и сейчас, если скажу себе, что умею делать что-то исключительное, тоже посмеюсь над собой. Хорошо, что тогда я быстро понял природу этого спектакля и жанра: мне потом это очень помогло.

Конечно, сначала у нас плохо получалось, нас критиковали: музыкальный спектакль такого масштаба случился в Русской драме впервые. Сложно было и артистам, и режиссеру, и техническому персоналу. Мюзикл именно с моим участием «прокатался» около двух лет. Потом я узнал, что в петербургском «Мюзик-холле» проходит кастинг в спектакль «Барон Мюнхгаузен», и махнул в Питер. Взяли. Поселился поближе к театру на Петроградке, в настоящей закопченной коммуналке, да еще и с клопами. К слову, с клопами я познакомился именно в культурной столице. Борьба с ними закончилась моим бегством в другое жилье.

И вот в это сложное бытовое время Театр музыкальной комедии собрался ставить «Бал вампиров». Я еще подумал: «Мюзикл… При чем здесь вампиры вообще?» И двинулся в музком. Причем дико опоздал, что категорически не приветствуется на кастингах, тем более если постановщик из-за рубежа. А опоздал я, потому что, будучи всего лишь полгода в Петербурге, перепутал Театр музыкальной комедии с Театром комедии.

Опоздав на полчаса, я все-таки показался, и это был мой первый серьезный кастинг такого уровня, раньше все было намного проще. Вообще, участников отбора редко слушают до конца, а такому профессионалу, как Корнелиус Балтус (режиссер «Бала вампиров» — авт.), достаточно было послушать претендента с минуту. Странно, но меня он выслушал до конца, однако уверенность в том, что я понравился, какая была на «Камее», тут напрочь отсутствовала.

И вот, помню, вышел я под мерзкий моросящий дождь. Настроение на нуле. Ну, думаю, все, кончилась твоя творческая карьера, Костя. Рули давай в какой-нибудь офис или точку продаж мобильных телефонов. И вдруг в декабре на имэйл пришло письмо: меня утвердили на роль Шагала (отца главной героини — авт.). Это было счастьем.

Участвуя в этом спектакле, я получил первые настоящие сценические уроки дисциплины, умения с полуслова понимать, что хочет режиссер, и тут же это делать. За это огромное спасибо и режиссеру Балтусу, и руководителю театра Юрию Шварцкопфу, которые в нас поверили.

Актёры — люди вороватые

— Вы так храбро бросили Орлова и переехали в Петербург! Говорят, Москва слезам не верит, а как вас встретила культурная столица?

— Город — это прежде всего люди. А ко мне тут замечательно отнеслись. Помню, самые первые дни я жил в трехкомнатной квартире у знакомых на Фонтанке, с двумя соседями-бразильцами. Потолки — четыре метра, романтика… Я бросал из окна своей комнаты кораблики в Фонтанку…

Что касается работы, то параллельно с работой в Театре музкомедии играл в «Мюзик-холле», уже под руководством замечательной Юлии Николаевны Стрижак. Я там и сейчас очень плотно занят.

— За какую роль вас номинировали на престижную премию «Золотой Софит»?

— За роль Вальмона в спектакле «Мюзик-холла» «Опасные связи». По сути, это драматическая постановка. Номинация была крайне неожиданной: насколько я помню, «Мюзик-холл» никогда на эту премию не претендовал. Премию я не получил, но обиды не было абсолютно никакой, потому что ее взял тогда потрясающий артист — Виктор Кривонос за роль Аблеухова в спектакле «Белый. Петербург». Если бы «Софит» взял я, а не он, мне даже было бы неловко.

С Виктором Антоновичем мы потом пересекались неоднократно, работая в спектаклях Театра Эстрады. Он замечательный человек — профессионал высочайшего уровня, при этом всегда готовый прийти на помощь. Когда я с ним познакомился, у меня был срочный ввод в спектакль «Искусство жениться», я выучил роль за четыре дня по видео, была всего лишь одна репетиция. И именно Виктор Антонович очень меня тогда поддерживал.

— Роль Вальмона в «Опасных связях» до вас играли замечательные артисты — Колин Ферт, Джон Малкович. Существует прекрасный спектакль «Территория страсти» с Александром Балуевым. Вы строили свою роль с оглядкой на них?

— Да, актеры действительно замечательные — и очень разные. Вальмон Ферта более человечный, что ли. А Малкович, актер с отрицательным обаянием, невероятно харизматичный, все-таки «стоял» за моей спиной. Но режиссер Василий Заржецкий решил «снарядить» меня париком, и Малкович от меня «отстал». Мне жаль его Вальмона, как и героя Ферта. Но в знаменитом фильме мне жаль больше всего мадам де Турвель в исполнении Мишель Пфайфер. Она так прекрасно погибает, получая известие о гибели Вальмона! Спокойно, достойно... Просто сложив руки на груди и тихо промолвив: «Опустите, пожалуйста, шторы, я умираю». Бедная, обманутая, униженная женщина.

Спектакль «Опасные связи» получился замечательным — его ставил опытный самобытный режиссер. Но вообще я боюсь отсматривать персонажей, ранее сыгранных другими артистами, есть искушение что-то взять от них. Все актеры — люди по природе своей подворовывающие, особенно у природы. И это нормально. Ведь если даже что-то и возьмешь, все равно сделаешь по-другому.

— Константин, удивляет вот что: когда вы играете, например, Аттерсона в мюзикле «Джекилл и Хайд», у вас нет ни одной минуты, когда бы вы не были в образе, не взаимодействовали с артистами на сцене. Как у вас это получается?

— Работа такая. Шучу. На сцене «белых ниток» быть не должно. К сожалению, есть у артистов, особенно молодых, такой соблазн: если я не в главной роли, в массовке, допустим, то зритель меня не заметит. Абсолютная неправда: видно все и всем. Сцена увеличивает все в тысячу раз. И если я как зритель увижу, что какой-то артист в массовке халтурит, все мое внимание будет приковано к нему. А знаете почему? Потому что этот артист будет естественнее и органичнее, чем главный герой — он же ничего не играет! Он просто стоит и «ковыряет в носу» условно. А главный герой рвет жилы на первом плане. Это может испортить все впечатление.

Что касается меня, то мне повезло: я работал с очень разными режиссерами. Порой с диаметрально противоположными по эстетическим взглядам. Брал что-то от одного, другого, третьего... Это безумно тяжело, но, ломая себя, ты начинаешь понимать этот прекрасный птичий язык, на котором режиссеры общаются с актерами.

Я люблю учиться, репетировать, хотя это часто больно и неудобно. Но зато как интересно!

Попасть на свой спектакль

— Вы немного и в сериалах играете...

— Лучше не будем об этом. Это довольно редкое удовольствие в виде эпизодов. Мы пока живем с кинематографом в параллельных мирах. В кино все зависит от удачи, от нужного времени и нужного места, и почти все — от агента. А у меня его нет, увы. Не обзавелся. Хотя опыт и навыки работы в кадре есть, и очень приличные. Я не жалуюсь — у меня есть любимая работа. Хотя безумно хочу играть и в кино.

— Константин, есть такой стереотип: петербургская публика чрезвычайно требовательная и в филармонию, например, даже ходит со своими партитурами. Как вы справляетесь, если зал, как говорится, трудный?

— Филармония — это тема отдельная, да, туда зрители приходят и с партитурой и, думаю, к мюзиклам они относятся с некоторой брезгливостью.

Что касается зала, каждый раз он разный. Ты примерно знаешь, что вот в этом месте будут смеяться, а потом на спектакле удивляешься, почему не смеются. На следующий день играешь так же — публика заходится от хохота.

Нет среднестатистического зрителя, он всегда разный. И, уверяю вас, всегда есть люди — к счастью, их немного — которые заведомо приходят в театр с очень плохим настроением и гипертрофированной претензией: «А ну, попробуйте удивить меня!» И с таким же настроением уходят. Такие зрители всегда удивляют меня: а зачем, собственно, вы идете именно в театр?

Иногда человек просто попадает не на тот спектакль. Поэтому рекомендую — прежде чем прийти, лучше посмотреть, кто режиссер, на какую постановку ты идешь, кто в ней играет...

Например, я ходил как-то на премьеру одного громкого спектакля, поставленного ну очень известным режиссером. Публика была, что называется, целевая, билеты дорогие, особенно на первые ряды. С огромным опозданием на эти первые ряды пришло несколько дам с цветами. Садятся. Очень быстро понимают, что им дико скучно. Посередине спектакля выходят из зала, приходят к концу, устраивают овации и бегут к рампе с букетами. Это на тему «А я была на премьере того-то и того-то. И сделала хештег в инстаграме». Однако и это наша публика. Уйдут зрители со спектакля с новыми мыслями или нет — это уже другой вопрос. Вполне возможно, что артисты не нашли с ними общий язык. А коммуникация — главное в современном театре.

Тем же, кто считает мюзикл легким и даже легкомысленным жанром, скажу: процесс участия в нем очень сложен — на постановку отводят лишь два-три месяца, дорабатывая ее в процессе. Поэтому я не люблю приглашать на премьеры: как правило, на них очень много технических накладок, а в мюзикле технически как раз все сложно. Как и с точки зрения актерского мастерства: нужно отменно петь, танцевать и произносить драматические тексты. Дай бог, к пятому-шестому спектаклю артисты начинают видеть друг друга на сцене и творить искусство. А вот когда это все складывается, начинается настоящее счастье!

Фото из открытых источников.

Автор:Елена ВАСИЛЬЕВА
Читайте нас: