Книги писателя опубликованы в России более чем 30-миллионным тиражом, список наград самых разных стран и достоинств составил бы небольшой томик. Но, думается, сам Альберт Анатольевич, будучи журналистом и человеком, неравнодушным к тому, что ему пришлось увидеть, колеся по стране, не менее важной, чем труд писателя, считает свою работу в Российском детском фонде. Который, собственно, и был создан по его инициативе в 1987 году с отделениями во всех республиках, краях и областях СССР, а теперь — России и СНГ. И все они работают и сейчас. Вот лишь некоторые из проектов фонда: «Теплый дом», «Детская библиотека», «Дар жизни», «Детский диабет», «Детский церебральный паралич», «Глухие дети», «Доброе сердце дороже денег». «Доброе сердце — это 90 процентов успеха в нашей работе, и только 10 процентов — материальные средства», — считает писатель. В этом году он стал лауреатом литературной Аксаковской премии.
— После ваших писем в 1985 и 1987 годах были приняты постановления правительства СССР о помощи детям-сиротам. Вы взялись за эту больную тему и не оставляете ее всю жизнь.
— Детство — это зеркальное отражение нашего мира, и маленького, и взрослого, духовное состояние которого, к сожалению, ухудшается день ото дня. Подростков я считаю своей главной темой и аудиторией. О них и для них надо писать. Дети всегда невинны — во всем виноваты взрослые.
Свою деятельность мы начали с высокой ноты. После землетрясения в Армении я своими руками хоронил там младенцев. Нам передавали найденных под завалами живых детей. В консерватории, которая была открыта день и ночь, мы вывесили их фотографии, и люди находили своих маленьких родственников.
В России сейчас 750 тысяч детей-сирот. Цифра, думаю, уже всем давно известная. После Второй мировой войны сирот было 678 тысяч. По телевидению идет большой шорох о приемных семьях. Думаю, что это проект хороший, но ведь ребенок остается в статусе сироты и освобождается от него, только когда его усыновят.
Проблемные дети находятся под государственным призрением, получают пособие, о них хлопочут, но, к сожалению, это лишь процесс бесконечного вытягивания из критических ситуаций, а не подъем общего уровня их жизни. Еще одна цифра: в стране 700 тысяч детей-инвалидов. Быть может, потому, что это нежеланные малыши. Это чудовищный мир людей, остающихся на руках у государства до самой своей кончины и обитающих в домах, схожих с домами для престарелых, которые сгорают один за другим.
Когда наш фонд народился на свет, существовала страна под названием Советский Союз. И государство нас поддерживало — не деньгами, морально. Люди, ставшие во главе наших отделений, пришли туда не как на место работы, а на место служения. Мы тогда называли себя гражданской церковью. Кто не смог работать — ушел.
Недавно впервые к нам поступили деньги, на которые мы хотим реализовать свою программу по кохлеарной имплантации. Абсолютно глухие дети, как правило, не могут не только слышать, но и говорить. Операцию по вживлению импланта, кстати, производящегося только в Австралии, желательно сделать до пяти лет. У нас есть центры, где ее делают. Но это только часть айсберга: такого ребенка надо элементарно вовремя вычислить. Потому что с возрастом процесс становится необратимым, а человек на всю жизнь остается глухонемым. Фонд старается найти таких детей, определяет в центры имплантации. Но нужны еще расходы на проживание, на дорогу самому ребенку, маме или бабушке, и не всегда они им по карману. Поэтому у нас работает программа «Мили доброты». Фонд имеет возможность предоставлять за условные единицы — мили авиабилеты, трансфер и проживание в гостинице для направляющихся на лечение по России и за границу детей и тех, кто их сопровождает.
За годы нашей работы мы реализовали множество проектов, чтобы обратить на ту или иную проблему внимание общества и государства. Еще в советское время нашли в США суперхирургов по челюстно-лицевым операциям, куда и отправили группу российских детей. Операции длились по 16 часов. Сначала им «сотворяли» на компьютере новое лицо, затем за дело брался хирург. Причем наркоз дети получали только в первые сутки. Американцы считают, что так быстрее идет процесс заживления. На второй день их выписывают. Детям и медсестре мы снимали номер в гостинице. Медсестра потом рассказывала, что чуть не сошла с ума от того, что трое детей кричали двое суток беспрерывно. На третьи сутки пошел процесс заживления. Когда они вернулись, девочка с еще опухшим лицом пришла ко мне и восторженно сказала: «Посмотрите, какая я стала красивая!». Я горжусь тем, что мы первые обратили на эту проблему внимание, и в нашей стране работают хирурги по челюстно-лицевым операциям для детей, чего раньше вообще не было. Для фронтовиков было, для детей — нет.
А недавно в США мы купили лицензию на серию «Иллюстрированная классика». В ней 60 книг разных авторов. Каждая — это 240 страниц крупным шрифтом: одна — текстовая, другая — иллюстративная. Психологические исследования показывают, что это эмоциональная поддержка текста, объяснение рисунком деталей происходящего. Мы уже ставили частный эксперимент. Это самые читаемые малышами книжки. Нам бы хотелось, чтобы ваша республика первой вошла в проект. Это, в сущности, скорая помощь детскому чтению. И, представьте, самая популярная книга — «Басни Лафонтена».
— А каким вы вспоминаете свое детство?
— Я был обычным ребенком, с обычным для военного времени детством. Не могу сказать, что голодал, быть может, просто не понимал этого — я падал в обморок от малокровия. Помню, мама брала меня за руку и вела в какой-то дом. Это был донорский пункт. Мама сдавала кровь. Она выходила зеленая, опять брала меня за руку, мы шли за кулечком из серой бумаги с топленым маслом — его выдавали донорам. Мама усаживала меня на подоконник и этим маслом кормила.
Счастьем было чтение книг. В годы войны мама работала в госпитале лаборанткой. Там было много эвакуированных врачей, в том числе и из Ленинграда. Они вывезли из осажденного города самое дорогое — книги. Мама, видя, что я, не отрываясь, читаю, напряглась и купила мне две книжки — Пушкина и Лермонтова. Эти два тома со мной всю жизнь. Я храню их как иконы. В них были роскошные иллюстрации художников-классиков. Наверное, подобная книга и замышлялась так: чтобы одно поколение передавало ее другому как реликвию.
Кстати, о чтении: год назад я перечитал письма Лермонтова, думая, что, быть может, ученые нашли что-то новое. Примерно 20 из 30 писем написаны ребенком. А из них единственное, из которого можно понять, что писал совсем мальчик, это записка к маме. Уже тогда Лермонтов задумывался о своем будущем, желая служить высоким идеалам. Эти письма Лермонтова-ребенка — предмет поклонения и понимания души ребенка, воспитанного в поисках ангела своего, служения своего. Вот этого сегодня в наших детях начисто нет.
— Писать для детей, наверное, надо, будто играешь в театре: как для взрослых, только лучше. Откуда вы берете сюжеты, вдохновение?
— Наверное, все приходит во сне. Но ведь сон не приснится, если с этим не соприкасался в жизни.
Я знаю, что хочу сказать миру. Например, о малолетних узниках фашистских концлагерей. Надо поклониться этим детям без детства — уже, конечно, очень взрослым. Их истории просто потрясают. У меня есть друг, еврей по национальности. Из Минска их забрали всей семьей. Он оказался в Бухенвальде. Его родных — отца, мать, братьев постарше, человек пять, — сожгли. А малышей заставляли работать: обслуживать лагерное начальство, солдат. «Меня, — рассказывал бывший узник, — подкармливал Юзеф Циолкевич. В мирное время Циолкевич стал председателем совета министров Польской Народной Республики. Он был коммунистом и членом лагерного подполья». Когда узников освободили, 600 километров мальчика провезли в кузове какого-то грузовика, выкинули в Минске. Город лежал в руинах. И мальчик пошел домой. А дом — в полной сохранности! Встретила его соседка. Плача о погибших родителях, отдала ключ. Он рассказывал о том, что ему было тогда 14 лет и он весил 14 килограммов. К этой соседке вечером зашел какой-то военный. «Да, — сказал, — худой ты, парень. Надо тебя в ресторан сводить». И на другой день повел-таки. Повар посмотрел на эту худобу и предложил: «Пойдем ко мне поваренком, я тебя откормлю». И этот человек еде посвятил всю жизнь. Он окончил техникум, стал директором столовой, переехал в Ташкент, стал главой треста столовых и ресторанов. Уехал в Молдавию, защитил по общепиту докторскую диссертацию, потом уже с детьми оказался в Москве. Вот такая судьба.
— Для учителей начальной школы вы учредили премию имени своей первой учительницы А. Тепляшиной. Чем она вам запомнилась?
— В школу я пошел во время войны. Моя первая учительница работала там еще до революции. Правда, тогда школа была церковно-приходской. А учительница была поповной и тем не менее имела два ордена Ленина. Что интересно, у нас и директор школы, и медсестра были поповнами. На троих у них было четыре ордена Ленина. Кланяюсь тогдашней власти за то, что понимала ценность и значимость учительского труда.
Моя учительница была крестной сотен детей. К ней ходили крестить своих отпрысков все ее бывшие ученики.
А сегодня у нас в школах «оказывают образовательные услуги». Мы превращаем духовность в товар.
— На каких книгах вы выросли сами?
— Первая книжка, которую я прочитал сам, — Борис Житков «Что я видел» — вы, небось, ее и не знаете. Хорошая, мирная книга в предвоенное время. Ничего особенного в сюжете нет: пароход идет по Волге. На нем плывет семья, то в одном месте сойдут на берег, то в другом. Книжка больше описательная, думаю, она не относится к числу сильных произведений, но когда я ее прочитал, меня просто поразила мысль, что у нас такое большое государство. Вот в первом классе я обдумывал такую совершенно «непервоклассную» мысль.
— Как относитесь к ювенальной юстиции?
— Резко отрицательно. Это пример того, как можно извратить толковую основу, превратив в вульгарное деяние. Ведь ювенальная юстиция, вообще-то, строится на очень правильном документе — Конвенции о правах ребенка. Недавно видел по телевизору, как снимали мать со спины, она идет, говорит что-то ребенку, ругает его, шлепнула по попе, ее снимают, она стала возражать, конечно. Если в это можно вмешиваться, где же тогда частная жизнь? Во Франции уже был митинг, когда женщины с детскими колясками вышли на демонстрацию, потому что у них отняли детей. Разве это дело, когда ребенок говорит: «Если ты, папа, будешь со мной так строг, то я на тебя в суд подам»? У нас многое зависит от органов опеки, от некоей тетеньки, от ее доброты, ума, видения. Она должна быть членом «ремонтной бригады» и не изымать ребенка из семьи, а сохранять ее изо всех сил.
— В 1963 году вышла в свет книга, с которой вы ведете свой творческий отсчет. «Да будет солнце!» — это повесть об итальянском художнике XIX века Эльвиро Андриолли. Чем он вам так приглянулся?
— В доме моих родителей висел старинный портрет, на котором была изображена женщина с распущенными волосами, в пышных одеждах. Оказалось, это моя прабабушка-немка, которую нарисовал как раз Эльвиро Андриолли, итальянец по происхождению, живший в Польше. Он был сослан за участие в польском восстании в XIX веке в Вятку и там рисовал местных жителей. Имя это практически неизвестно в России.
Недавно, будучи в Польше, я встретился с одним молодым человеком, который создал фонд Андриолли. Он возил меня в то место, где жил художник. Фонд издает альбомы, проводит выставки. Вообще, Андриолли считается классиком европейской иллюстрации. Самая его известная вещь — иллюстрации к «Пану Тадеушу». Он и Гюго иллюстрировал и был с ним лично знаком. А портрет до сих пор висит в моем уже доме.
Досье
- Альберт Лиханов — детский писатель, президент Международной ассоциации детских фондов, председатель Российского детского фонда, директор Научно-исследовательского института детства, почетный доктор японского университета «Сока», академик Российской академии образования.
- Он трижды был признан человеком года в России, в 2005-м — в США, удостоен международной медали Freedom — «за ежечасный и ежедневный вклад в мировую копилку добра».
- Кембриджский университет включил Лиханова в список тысячи выдающихся европейцев XXI века.
- В этом году ему была вручена международная медаль «Ecce Homo — Gloria Homini» («Вот Человек — Слава Человеку») в Польше в Варшавском Королевском дворце. Награда имеет № 2, первую медаль много лет назад получил министр здравоохранения Польши, врач Збигнев Релига.
- Книги писателя изданы на 34 языках.