Великий исход рыбинцев в Уфу

Книга «Уфимские страницы» строго документальна и тем особенно интересна. Она почти незнакома уфимцам, а жаль. Зато ходит по рукам в далеком Рыбинске и, несмотря на трехтысячный тираж — по нашим временам, солидная цифра — моментально растворилась в семьях этого небольшого волжского города, лишь считанные экземпляры осели в Башкирии. Судьба людей, о которых рассказано в книге, драматична.

Холодной осенью 1941 года, когда фашистская Германия, заливая кровью огромные территории, продвигалась вглубь нашей страны, началась невиданная в мире по масштабам операция по перемещению тысяч гражданских людей на Урал и в Сибирь вместе с целыми заводами. Квалифицированные рабочие, инженеры ехали с семьями, оберегая детей, стариков и станки. Умирали в дороге от холода и голода. В небольшую провинциальную Уфу буквально впрессовали 50 тысяч эвакуированных только из Рыбинска. А сколько их ехало и ехало из Москвы, Ленинграда, Воронежа и других городов!

Как к ним отнеслись местные жители? А какие чувства можно питать к навязанным начальством квартирантам? Потеснились скрепя сердце. Полагали, что ненадолго. Даже после войны, когда успели забыть ее ужасы, о рыбинцах говорили со скрытым уважением, но без особой любви, как о приемном ребенке. Хотя они уже давно были не приемные вовсе: на них держался флагман промышленности Башкирии — Уфимское моторостроительное производственное предприятие. В Черниковке и Инорсе во многом благодаря квартирантам с Волги воцарилась атмосфера особого человеческого тепла и русской народной культуры, дополненной башкирско-татарским колоритом.

Каким-то мистическим промыслом продолжение драматического сюжета не обошло и судьбу автора книги Адольфа Константиновича Павлова, который не был эвакуирован в Башкирию и остался на родине. Он спустя 60 лет по доброй воле, не за гонорар, взялся за сбор материалов для книги о Великом исходе земляков на Урал, писал несколько лет и буквально за две недели до окончания титанического труда ушел из жизни. Адольф Константинович руководил в Рыбинске самодеятельным оркестром народных инструментов имени П. И. Павлова. Да, основоположником оркестра был его дядя. Без музыкантов-передвижников Рыбинск представить в те годы было так же невозможно, как и без авиамоторостроителей, на которых держались экономика и культура города. Надо заметить важную особенность тех времен: экономика и культура развивались гармонично, как правая и левая рука.

Эвакуацию рыбинцы называют не иначе как Великим исходом. Одну из глав Павлов так и назвал.

Прочитав «Уфимские страницы», мне, коренному жителю Башкирии, стало неловко за то, что из года в год мы сосредотачиваемся на одних и тех же эпизодах истории Отечества и родного края, не догадываясь распечатать сундуки с редкими, малоизвестными документами.

Эвакуация привнесла в Башкирию другую заводскую культуру. Рабочие Рыбинского авиамоторного завода, как правило, наследовали профессии от родителей и дедов, имели кроме школьного образования еще одно, начальное техническое на уровне ФЗО. Такие понятия, как трудовая дисциплина, мотивация на высокое качество продукции, честь предприятия, были для них не пустым звуком. Дорожили корпоративными и семейными традициями , занимались художественной самодеятельностью, спортом, и вообще, старались демонстрировать хорошие манеры во всем. Это был отнюдь не тот пролетариат, воспетый в революционных песнях за бузотерство. Заводской рабочий, как подметили ученые-социологи, это отдельное сословие, рожденное индустриальным обществом. Капиталист дорожил им, саздавал социальную инфраструктуру. Рыбинцы, в большинстве своем, принадлежали к такому сословию. В силу природной скромности не возносились, не подчеркивали принадлежность к производственной элите. Возможно, из-за пренебрежения к дешевому, как бы сейчас сказали, пиару у местных осталось о волжанах не очень четкое представление. Мало кто знает, что многие рыбинцы после долгожданной победы пытались во что бы то ни стало уехать домой, на Волгу, но их не пустили. Но значительная часть Башкирию признала второй родиной: создали интернациональные семьи и осели здесь.

Ниже публикуем фрагменты из книги «Уфимские страницы».

Еще до начала войны к рыбинскому заводу № 26 было приковано внимание германского генералитета. Немцы делегациями ездили смотреть его цеха и не бомбили завод, когда развязали войну, — берегли для себя.

Свидетелем приезда немецкой делегации был и рыбинский художник, краевед Владимир Шпрангер: «...На завод приехала делегация немецких военных.

В период 1928 — 1941 гг. рыбинские моторостроители дали Родине одиннадцать типов и модификаций моторов, применявшихся на 34 серийных и 22 экспериментальных типах самолетов военного и гражданского назначения, в том числе морских.

С тех пор как в 1935 году главным конструктором завода был назначен Владимир Климов, в созданном им заводском ОКБ были разработаны, конструктивно доведены и выпущены небольшими сериями промежуточные модификации двигателей мощностью до 1100 л. с. А в 1939 году был создан М-105, ставший самым массовым двигателем Второй мировой войны и во многом определивший достигнутое превосходство нашей авиации над знаменитыми асами Люфтваффе. На заводах Рыбинска, Ленинграда, Уфы, Воронежа, Горького и Казани было выпущено около 75 тыс. таких моторов.

Перед началом войны с рыбинского конвейера сходило 38 моторов в сутки, в июле — уже на десять больше. А за три месяца, с июля по сентябрь, и без того увеличенный план выпуска — 3 371 единиц — удалось перекрыть на 87 моторов. На рыбинских моторах М-105, М-105П, М-107 летали истребители и скоростные бомбардировщики ЯК-1, ЯК-3, Пе-2.

Почему местом передислокации нашего завода была выбрана столица Башкирии? Не только из-за своего географического положения и недосягаемости для вражеской авиации. Дело в том, что наш Рыбинский завод был «маточным предприятием» заводов-дублеров в Ленинграде, Уфе, Казани, Горьком, Воронеже. Специалисты нашего завода разрабатывали конструкции, технологические процессы, необходимую оснастку, и все это передавалось заводам-дублерам.

Как только решение об эвакуации было окончательно принято, резко поменялся режим работы. Внешне все оставалось без изменений — шли на работу толпы горожан, одна смена меняла другую, дымили заводские трубы. Именно это видели немецкие летчики-разведчики, летавшие ежедневно и над городом, и над заводом. Но если бы у них была возможность заглянуть в заводские корпуса, то они увидели бы совсем иную картину: шла лихорадочная работа по снятию с фундаментов тяжелых станков, оборудования. Технические службы готовили к переезду на новое место документацию, чертежи. И как только наступала темнота, из цеховых пролетов вытаскивали секции железнодорожных путей, выкладывали вдоль цехов, состыковывали и по этим временным путям подгоняли железнодорожные вагоны и платформы, на которые и грузилось готовое к отправке оборудование. Часть их отправлялась к вокзалу, где формировали эшелоны, по другой ветке станки свозили на берег Волги и грузили на баржи. К рассвету эти временные пути разбирали и заносили в пролеты цехов.

Таким образом, в предельно короткие сроки — за 10 дней — с территории завода было вывезено все до последней гайки, вплоть до батарей парового отопления. На 25 баржах из Рыбинска в далекий путь отправились 9760 рабочих и служащих с семьями. Более 3000 вагонов — попробуйте мысленно представить железнодорожный состав таких размеров — было задействовано для перемещения станков и оборудования.

Немцы прозевали такую масштабную операцию, какой была скрытая эвакуация громадного оборонного завода. Они спохватились, когда стало ясно: операция под Москвой терпит крах. А вместе с этим проблематичным стал и захват Рыбинска. Немцы решили уничтожить предприятие, и 31 октября был совершен налет на город, еще один — 10 декабря. Немецкая пресса на весь мир хвастливо заявила, что в Рыбинске уничтожен крупный оборонный завод. Но это заявление тут же опроверг ТАСС. К тому времени предприятия в Рыбинске уже не было!

Из рассказа К. Крюкова: «Во второй половине октября завод начал спешно готовиться к эвакуации.

Из рассказа В. Шпрангера: «Мы до Уфы два с половиной месяца добирались. Под Горьким вмерзли. У нас было пять барж, включая дебаркадер из Калинина. Стоим, до Горького сто километров. Свезли нас на берег и разместили в деревне Ванятино. У хозяйки нас было семеро. Мы со складов дрова ей таскаем. И нам тепло, и она довольна. Пошли по деревням барахло на еду менять. Ждем состав, который должен нас до Уфы довезти. Пригнали вагоны-телятники, сделали нары, как на барже. Разместились. В вагоне человек 30. Посередине печка. Уголь на станциях добывали. У печки жарко, а у стены вода замерзает. К печке не пробьешься.

Во время войны на уфимском заводе была создана высокочастотная лаборатория при цехе № 25. Руководил ею сын академика В. Вологдина — основателя методов высокочастотной пайки, закалки и других видов термической обработки металлов. В лаборатории работал также сотрудник академика Кантор. Необходимо было организовать переплав быстрореза с применением токов высокой частоты. Для высокочастотной установки требовались специальные лампы. Их можно было достать только в Ленинграде. Кроме того, для рентгеноустановки, предназначенной для контроля ответственных деталей клапана и блоков, требовались рентгеновские трубки. Их также можно было достать только в Ленинграде. Я попросил директора В. Баландина отправить в Ленинград самолет за этим оборудованием. Директор долго не соглашался: лететь в осажденный город было очень рискованно, но ввиду крайней нужды согласился. В Ленинград вылетел Кантор на заводском самолете, которым управлял летчик Бернацкий. Командировка проходила в сложных условиях. Самолету не разрешали долго находиться на одном аэродроме, чтобы не засекли фашисты, и Бернацкому приходилось часто менять базы. Все закончилось благополучно, лампы и трубки были доставлены на завод. Их хватило до конца войны.

...Ноябрь 1941 года. В Уфу начали прибывать эшелоны с обовшивевшими, изможденными долгой дорогой, холодами, хроническим голодом рыбинцами.

Добираясь сюда, они очень рассчитывали на то, что самое тяжкое в этом Великом исходе позади, были уверены, что ждет их далекий от фронта, не испытавший на себе бомбовых налетов город. Все были готовы к проблемам обустройства — понимали, что легкой жизни не будет. Но теплилась надежда, что здесь их ждут, к их приезду готовятся, дадут какое-то жилье, обогреют, накормят, создадут какие-никакие условия.

Нельзя говорить, что Уфа не готовилась к наплыву тысяч людей. Чем же столица Башкирии встретила рыбинцев?

Во-первых, жесточайшими морозами, которые были привычны для местных жителей, но угнетали измученных голодом и отсутствием теплой одежды эвакуированных. Прибывшие сюда первыми ленинградцы в июле-августе были поражены богатством и низкими ценами уфимских рынков. Продукты, в том числе мясо-молочные, в забытом с довоенных времен изобилии. Но с наплывом тысяч людей рынки и подорожали, и оскудели.

Администрация Уфы взяла на учет весь жилой фонд города и пригородов, повсеместно создавали эвакуационные пункты для регистрации вновь прибывших и распределения их по домам и квартирам. Но они не справлялись с таким потоком прибывающих. И потому многие неделями жили в вагонах на станции Уфа. Жили в эвакопунктах, ожидая распределения.

В городе понимали реальную опасность скопления людей и возникновения эпидемий. Потому круглосуточно работали «вшивопарки» — санпропускники, через которые проходили все вновь прибывшие. Людей размещали везде, где можно было приткнуться — в здании театра и Доме культуры «Ударник», в общежитиях и школах. Чтобы как-то снять напряженность ситуации, было принято решение членов семей вновь прибывающих и не имеющих отношения к производству временно разместить в окрестных деревнях и рабочих поселках.

Нельзя сказать, что местные жители встретили рыбинцев с распростертыми объятиями. Вселение вновь прибывших в их дома и квартиры часто встречало открытое сопротивление. Не могло не сказаться на отношении к ним и решение властей города о выселении из домов и квартир 15 тысяч семей коренных уфимцев, не связанных с работой на оборонных предприятиях. Этих бедолаг попросту выгоняли в сельские районы.

Есть документы, говорящие о крайне плохом состоянии бытового обслуживания рабочих завода № 26, об антисанитарном состоянии столовых завода, неудовлетворительном приготовлении пищи, времени, затрачиваемом на обед — до часу и более. В общежитии грязно, недостает мебели, матрацев.

Ситуация в столице Башкирии осложнялась не только прибытием заводов из Рыбинска и Ленинграда. Со всей страны перемещались сюда предприятия машиностроительной, электротехнической, химической, легкой промышленности. Прибывали эшелоны с людьми и оборудованием Запорожского, Одесского, Гомельского, Изюмского, Станиславского паровозоремонтных заводов. Оборудование Верхневолжского моторного завода было установлено на площадке Уфимского моторостроительного завода. На производственных площадях Уфимской спичечной фабрики имени 1 Мая разместилась Калужская спичечная фабрика «Гигант», на Уфимской обувной фабрике установили оборудование Витебской обувной фабрики «Прогресс». На площадке нефтеперерабатывающего завода установили оборудование, прибывшее из Краснодара и Грозного. На промышленной площадке Уфимского НПЗ велось строительство завода натурального каучука, химического завода — на базе оборудования эвакуированных Ливненского и Рубежанского предприятий.

Оборудование Микашевичского фанерного комбината (Белоруссия) позволило приступить к выпуску листового баленита, необходимого для производства самолетов. В Уфе оказались Харьковская парфюмерная фабрика, Московский витаминный завод, кабельные заводы Москвы, Подольска, Одессы и Харькова.

В момент, когда весь коллектив завода борется за выполнение правительственного задания, фрезеровщик Кузнецов Владимир Иванович, прибывший из Рыбинска, испугался трудностей и позорно бежал с завода, как дезертир с трудового фронта, тем самым совершил тяжкое преступление перед коллективом завода и своей Родиной.

За свое преступление Кузнецов сурово наказан.

В целях предупреждения подобных поступков объявляю всему коллективу завода приговор Военного трибунала по делу Кузнецова.

На основании изложенного, руководствуясь ст. 319-320 УПК РСФСР, суд приговорил:

Кузнецова В. И. подвергнуть высшей мере наказания — расстрелять.

Но принимая во внимание его первую судимость, Военный трибунал нашел возможным применить в отношении него ст. 51 УК РСФСР, т. е. высшую меру наказания заменить лишением свободы в ИТЛ сроком на 10 лет без поражения в политических правах после отбытия наказания, засчитать ему предварительное заключение с 7 по 26 декабря 1941 года.