Подводно-десантно-ракетным — ура! ура! ура!

Знакомьтесь: заслуженный Винокуров России и Башкортостана. Евгений Александрович. Художник. Как известно, большой друг природы. Что сильно отражается на его творчестве. Бывало, наш общий товарищ незабвенный Риф Асхатович Шарифуллин при производстве ими совместной живописи так и говорил: «Ты, Женька, портрет не рисуй, ты пейзаж рисуй. А я уж сверху людишек-то понакидаю!». В общем, рыбалка, охота, когда охота...

Когда неохота — тихая охота. Трава-ягода всякая — от первой нежной крапивки до последнего мерзлого можжевельника…

При чем тут армия? А при том. Где море — там рыба, где лес — там дичь. В общем, читайте…

Как я в подводники не попал

— Рассказать, как я на флот служить ходил? В Уфе-то вырос в Архиерейке, с видом на Агидель. Просторы! Шире Белой речки нет! А она, как известно, впадает в Каму, а та — в Волгу, а та, — может, слыхал? — в Каспийское море. Вот где рыбалка-то! Мечта! И домечтался я до того, чтоб стать моряком. И рванул после школы в Бакинское военно-морское училище. Все равно ведь служить придется, так хоть на флоте. А потом, на гражданке, — податься в дальние страны. Лагуны с пальмами, белый песок… Мамке мир покажу. Что она видела-то?!

Приезжаю, а там! Кроме экзаменов, оказывается, еще и барокамеру надо проходить. Я-то прошел, а земляк мой нет. Другой из Башкирии драку какую-то устроил, тоже домой отправили. В общем, оказался я один. Химию сдал, русский сдал, осталось сочинение. Сижу в казарме над тетрадкой, занимаюсь. И между делом интересуюсь у соседа-курсанта: «А вот почему в южных морях вода всегда такая голубая?» А он: «Какая голубая? Вода везде одинаковая — зеленая и мутная. Да тебе не все ли равно на подводной-то лодке?». Я аж подскочил. Как на подводной лодке? Что ж вы раньше-то молчали? Оказалось, училище то исключительно подводников готовит. Я и не знал.

Расстроился. Сижу, скрепку тетрадную ковыряю. Прощайте, акулы, меч-рыбы, марлины… Эх, блин! Пойти порыбачить с расстройства, что ли? Тут перед училищем фонтан есть, а в нем — золотые рыбки. Все экзотика. Выдрал скрепку, вытянул нитку из трусов, взял хлеба кусок и — к фонтану. И клюет, представь! Я даже поймал одну ли — две. Тут вдруг патруль! «Стоять! Кто такой?» Ну, думаю, кранты. Карцер и на выход с вещами. А с другой стороны, может, оно и к лучшему? Не о том мечтал.

Вот, говорю, такой-сякой я, из Уфы. А старший патруля: «Из Уфы?! Земляк! А где там проживаешь?» — «На Пархоменко» — «О-о! Вообще родня! Что тут делаешь?». Вот, говорю, так-то и так. «Да ты что! Хочешь совет? Рви отсюда, да побыстрей, пока, не дай бог, не зачислили!».

Вот и рванул обратно. Мать там уже расхвасталась: «Женька мой моряком станет! В форме приедет!». А тут — вот он я. В телогрейке на босу ногу.

— Сказала что?

— А что? Охламон, сказала.

— Так ты вообще служил?

— Ты дальше слушай.

Как я в десантники не попал

— В армию-то все равно надо. Не получилось «с моря», зайдем «с воздуха». Так быстрее даже, и увидишь больше. Записался я в ДОСААФ, в парашютную секцию. Первый прыжок — вообще сказка. Летим прямо над облаками. Прыгать совсем не страшно. Как с дивана на перину. А там кольцо дернул — и дома. Второй раз пострашнее. Облаков нет. Внизу все малюсенькое… Но ладно, глаза закрыл, сиганул. И вот третий, решающий… Надо, как минимум, три раза прыгнуть, чтобы кандидатом в десантуру попасть. Генерал какой-то важный приехал, зачет принимать. И тут за день до прыжка на моем правом кирзаче каблук оторвался, хожу, прихрамываю. Поскользнулся, упал, очнулся — вывих. Прощай, десантные войска.

Потом подлечился — начал на призывной, как на работу, ходить. Меня уже там в лицо знают. И гонят каждый день: «Иди, иди, Винокуров! Нам бы вон с зианчуринскими сначала разобраться да с абзелиловскими, их ведь туда-сюда возить не будешь, а ты рядом живешь, понадобишься — вызовем». — «А не забудете? Или стройбат какой останется?» — «Не боись. В главный резерв тебя записываем!».

— И что? Куда из главрезерва берут?

— В марийские леса!

Как я в зайца попал

— Попал я, значит, в знаменитые марийские леса-болота. «В край берез и сосен; девять месяцев зима, остальное осень». И зэков полно, и ракетчиков, как оказалось. Что там колючка, что здесь. И тайга непролазная. Но у нас, конечно, несравнимо лучше. Можно за ту колючку беспрепятственно выходить. А там грибов… Ягод… Морошки, клюквы, брусники, голубики, костяники… Видимо-невидимо. Тем более — местным запрещено к нам приближаться, да и сами боятся: вдруг кто стрельнет сдуру. А живность — что? Для нее уставы-приказы не писаны. За малиной пойдешь — устанешь от медведей отбиваться. Не успел собрать — они сожрут. Не ягоды, так тебя. А зверье, что помельче, само приноровилось за колючку просачиваться.

Вот стою я однажды в карауле, стартовую позицию охраняю. Вдруг заяц выбегает и под фонарем встает столбом как вкопанный. Ему-то кажется — он под колпаком каким черным оказался. А у меня «калаш» и полный магазин патронов. Звоню дежурному по части, докладываю: так, мол, и так, т-щ капитан. Заяц. Сидит. Можно я его «щелкну»? Он говорит: «Я тебе, Винокуров, «щелкну»! До гауптвахты сам себя пинками гнать будешь!». Через пять минут звонит: «Сидит?» — «Сидит». — «С одного патрона попадешь?» — «А то!» — «Давай. Я тебе потом патрон верну».

— И че?

— Ниче. Пришел, зайца отдал. …На ужин приглашен не был. Зато в художествах потом отличился. В прямом смысле. Боевые листки, стенгазеты… Народ сапогами плац полирует, а ты сидишь в Ленинской комнате и малюешь. Красота! Места разные на всяких конкурсах стал занимать. Замполит ходит — грудь колесом, весь в предвкушении, в погонах уже дырочки проверчены. А тебе — почет и уважуха. В сочетании с доппитанием.

— Знакомо. Мы тоже «на троих» сатирические газеты рисовали, а потом под крышей замполита даже музыкальный радиожурнал выпускали. Я ведь тоже в ракетных служил, только на Украине.

— У-у-у! «Однополчане»!

— Кстати, с двадцать третьим тебя, с наступающим.

— И тебя, дорогой!.